Однажды, проходя мимо кинотеатра, я подошел и почтительно поздоровался с ним. Он, как обычно, задал свой традиционный вопрос об учебе — и тут заметил стоявшего шагах в пяти от нас Рамазана.
— Эй, ты, поди-ка сюда!
— Чего тебе?! — Рамазан стоял, расставив ноги, со своим неподражаемо беспечным видом, и глядел на Таша как бы свысока. — Тебе нужно, ты и подойди!
Ну все, Рамазан, теперь ты погиб!
Но странное дело. Таш посмотрел на него пристально, и во взгляде его мне почудилась какая-то опаска. Потом, не продолжая разговора, он перевел взгляд на меня, покровительственно похлопал по плечу, повернулся — и пошел в кинотеатр!.. Он старался идти своей обычной вразвалку походкой, но в спине его проглядывалась явная напряженность. Ну и ну! Неужто испугался!.. И кого! Рамазана, который за свою жизнь и букашки не обидел!.. Правда, в тот раз при Таше его бражки рядом не было. Но, спустя несколько дней, он меня спросил: «А этот твой приятель — будь здоров! Кто он, а?» Я, как бы невзначай, бросил: «Да, уж такой. Четырежды судимый. Вот и сейчас только вышел на свободу». После этого Таш стал первым со мной здороваться.
Когда я про это рассказал Рамазану, он очень удивился.
— А чего это я должен его бояться? Что ему, Бешагач в наследство от бабушки достался?!
Бот такой наш Рамазан!
Первым, кто благословил нас с Маликой, был Рамазан. Я тогда только познакомился с ней, изредка, по выходным дням, мы ходили в кино, в театр. И однажды, чтобы повысить культурный уровень Рамазана, еще бы — он ведь с периферии, предложил ему как-нибудь сходить в театр вместе с нами.
В тот же день он раздобыл три билета на какой-то редкий спектакль, а в антракте угощал нас мороженым с шампанским, чем расположил к себе Малику. И вдруг как будто кто его за язык тянул, так, между прочим, сказал: «Наш Байсун, Малика, не такое уж плохое место!» От волнения я даже похолодел. Малика молча улыбнулась. Провожая ее после спектакля, я попросил извинения за бестактность своего приятеля, на что она ответила: «Среди ваших друзей лучшего я еще не встречала».
Вот такой наш Рамазан!
Каждый год он приезжает в город поступать в институт. И хоть бы раз при этом вспомнил об экзаменах — вытащит учебники, что с прошлого года лежат у меня под кроватью в чемодане, да, так и не раскрыв, закинет их обратно.
— Давай лучше поговорим, приятель! — скажет он весело.
— Ведь ясно, что не поступишь, Рамазан, поезжай-ка по-хорошему домой, — говорю я, еле сдерживая возмущение. — Если ты поступишь, клянусь богом, я брошу учебу! Ведь про то, как ты учился в школе, ходят легенды!
— Нет-нет, ни в коем случае, я согласен всю жизнь прожить неучем, только бы ты не бросал института, а то Ташкент лишится талантливого поэта! — отвечает он, смиренно сложив руки на груди. И, хихикнув, добавляет: — Помнишь, как я по алгебре пятерку получил?!
Как не помнить. Учитель математики был у нас немного чудаковат. И вот однажды он, вызвав к доске Рамазана и не вытянув из него ни единого слова (Рамазан молчал, как попавший в плен стойкий партизан, которого пытали враги), вдруг сказал: «Хайдаров, я ставлю тебе пятерку, чтобы ты, десять лет проучившись в школе, не жалел об этом». И, действительно, вывел ему в журнале отличную оценку.
Рано утром, когда я досматриваю сладкие рассветные сны, Рамазан успевает принести к завтраку горку студенческих пирожков и свежий кефир. Потом, включив радио на полную громкость, пыля, подметает нашу комнату и дурным (никакого слуха!) голосом напевает всегда одну и ту же песню:
После завтрака я отправляюсь в институт. Рамазан идет шататься по городу. Порой он исчезает на несколько дней. А однажды, возвратясь с занятий, я застаю его грустно жующим корку хлеба.