— Что вы все носитесь со своим Маханкулем. Не верю я вам. Ябедничаете под видом заботы о природе. Вот и вся ваша борьба! — Малика умом понимала, что говорит несправедливые слова, но не могла сдержаться, из души рвалось все накопившееся за этот сумасшедший день. — А что вы сделали сами, чтобы спасти Маханкуль? Только ябедничали, то в райком, то в обком…
Малика издевательски усмехнулась.
— А что я мог сделать? Вы меня не слушали, а здесь выполняются только ваши приказы!
— Вы известный мастер обвинять, прямо прокурор! Что ж вы не сказали этого Кадырову?
— Пожалел вас и, теперь вижу, напрасно. Вам, оказывается, ничего не стоит черное назвать белым, оскорбить и обидеть человека. А я, даже сознавая свою правоту, не могу быть жестоким. Видимо, это моя слабость, как вы думаете, апа? — спокойно спросил Камал.
— Ах, птенчик! Ах, сирота! — Малика всплеснула руками.
— Не надо сейчас… Не надо дразнить друг друга… Я хотел вам так много сказать. Странное создание человек. Глядя на вас, я вдруг подумал — ведь в ней есть избыток того, чего не хватает мне. Ну, понимаете… Есть такие люди, они думают, мечтают, хотят чего-то добиться, но наступает момент, и у них не хватает решимости, твердости, даже жестокости… Не хочется обидеть, задеть другого человека. Во мне нет вашей решительности. Я думаю, природа поступила бы разумно, если бы из нас двоих сделала одного человека…
Малика с удивлением, пристально вгляделась в Камала, ее лицо изменилось, глаза, на которых только что закипали злые слезы отчаяния, стали теплыми и грустными.
— Нет, Камал, — Малика покачала головой. — Вы не то хотели сказать. Скажите, чтобы не лежало на сердце. Не можете сказать — напишите…
— Поздно, Малика-хон. Поздно. Мне не хватило решимости сказать это раньше. Это моя вина.
Малика закрыла лицо руками. Лоб был горячий. Она хотела высказать все, все, что у нее было в эту минуту на душе, так же просто, как это сделал Камал, но не смогла, как не смогла заплакать.
— Мы оба неправы, Камалджан. Увы, ничего нельзя поправить. Так мы и прошагали полжизни рядом. — Малика улыбнулась сквозь слезы. — Вы вынашивали свои умные мысли и молчали. А я вообще ни о чем не думала. Жила день за днем, крутилась в этой бесконечной текучке, рвалась к славе, завоевывала положение… И все напрасно!
— Не говорите так. Не многие достигли таких высот, как вы!
— Умный человек мне не позавидует. А скажите правду, вы хотели бы занять мое место?
— Напрасно вы меня подозреваете.
— Я почему-то подумала, что мы могли быть друзьями до конца жизни, — Малика улыбнулась, и у нее дрогнул голос. — А все-таки сейчас вы были неискренни, признайтесь?
Малика подняла голову, глаза ее были полны слез. Камал растерялся, он не видел, как Малика плачет, и чаще уходил из этого кабинета обиженным, чувствуя себя правым и обвиняя Малику во всем, а вот теперь впервые она его обвиняет и обвиняет справедливо. Она права. Они не смогли и, видимо, не могут стать друзьями, если вообще возможна дружба между женщиной и мужчиной. Это, наверное, странная дружба. В глубине таится что-нибудь другое, несостоявшееся…
Малика плакала и не скрывала слез.
— Я, наверное, только сейчас осознала, что всю жизнь ищу такого друга, как вы. К сожалению, это невозможно.
Малике на память пришли последние слова Кудрата, к горлу подкатили рыдания, захотелось закричать в голос, но она сдержалась, вытерла платком слезы и улыбнулась.
— В мире, Камалджан, никому ничего не дается сполна. Обязательно чего-нибудь не хватает.
— Да, да. Вы правы.
— У меня свой путь, своя участь, я должна с этим примириться. И с одиночеством тоже.
— Зачем вы так говорите, Малика-хон! Зачем вы себя обрекаете? Вот увидите, все будет хорошо!
— Не надо утешать меня. Я должна сама справляться со своим горем. Вы утешите меня сегодня, а кто утешит завтра? Вы человек, который все понимает… А теперь, теперь, пожалуйста, оставьте меня…
— Я хочу сказать… Если что-нибудь, Малика-хон, положитесь на меня, помните об этом.
— Вы хороший… Но прошу вас, оставьте меня…
Малика закрыла лицо руками, ее круглые плечи вздрагивали от сдерживаемых рыданий.
Камал тихо вышел из кабинета и постоял в приемной. Он ждал, что вот-вот вырвутся наружу сдавленные рыдания Малики. Пусть плачет, женщине от этого становится легче. Спускаясь по лестнице, он опять прислушался — тихо. Камал перешел через дорогу в чайхану и спросил себе чаю. Не успел вернуться чайханщик с горячим чайником, — как на крыльце конторы появилась Малика. Она решительно зашагала по улице, но не домой, а в сторону детского сада. Камал оставил чай и последовал за ней, его удивила такая быстрая перемена в настроении председательши… Он проводил Малику до ворот детского сада и видел, как она вошла в калитку.