Во дворе детсада в тени древней чинары сидел сторож и пил чай. Увидев председательшу, он с неожиданной для его возраста живостью вскочил, вытер губы платком и двинулся навстречу.
— Добро пожаловать, добро пожаловать! Здравствуйте, апа…
Малика кивнула сторожу и направилась прямо к хлопчатнику. На кустах уже появилась завязь, видимо, на новом месте растение чувствовало себя хорошо.
— Заведующая уехала в район за игрушками, — докладывал сторож, хоть председательша и не задавала ему вопросов. — Детей только уложили, самое время попить чайку. — Наверное, сторож говорил бы без устали, но Малика, не слушая его, подошла к первому кустику хлопчатника и опустилась возле него на колени. Сторож от такой неожиданности сразу умолк.
Малика смотрела на хрупкие зеленые кустики и вспоминала, как их сеяли, обрабатывали, ведь каждый раз она сама подъезжала посмотреть… И теперь она пришла вырвать их собственными руками, уничтожить… А может быть, это еще более тяжкий грех, чем она уже совершила, заставив вместо цветов растить здесь хлопок? Разрушать, уничтожать живое… Лучше встать на собрании и покаяться перед людьми. Не поймут? Поймут! Увидят, что апа умеет признавать свои ошибки, значит, сумеет и исправить их. Это только прибавит ей авторитета в глазах умных людей. Опять она думает об авторитете, о престиже! Стала рабыней этой пресловутой славы. Слава! Игрушка взрослых людей. Ведь немало женщин занимают посты куда выше председательского, носят на груди звезды героев и живут полнокровной счастливой жизнью… Наивно полагала, что быть наверху — главное. Только, увы, никто не принесет счастье на блюдечке. Однако эти годы не пропали даром! Она многого успела добиться, люди сейчас живут лучше… Кишлак хорошеет день ото дня… при ней столько построили, заасфальтировали… Да, она порой старалась ради славы, но и для пользы дела тоже! Выигрывали в конечном счете люди, дело. Нет, кое-что в жизни она все-таки уже успела сделать…
Малика в сердцах рванула куст хлопчатника, будто именно он виноват в ее неудачах, но в пальцах остались только молодые зеленые листья, куст уже успел пустить глубокие корни и не хотел поддаваться.
— Дочка, зачем вы рвете? Посмотрите, как красиво они зеленеют! Вам не жалко?
— Жалко! Все равно ни кустика не оставлю…
Старик перебросил через плечо платок, подошел к Малике и помог ей подняться с колен. Малика послушно встала.
— Что с вами, доченька? Что случилось? Зачем предаваться такому отчаянию? В этом мире все преходяще, и человек должен быть терпеливым.
— Мое терпение кончилось! Все к черту! Я, кажется, ненавижу и хлопок, и людей! — Малика упала старику на плечо и зарыдала.
Старик погладил шершавой ладонью разметавшиеся волосы, вытер платком ее слезы.
— Не говорите таких страшных слов, — старик посадил Малику на скамейку. — Вас кто-то обидел, но не следует обвинять всех…
— Говорят, что я бессердечная…
— Ну, бессердечный человек так не переживает, — погладил ее по голове старик. — Бессердечные люди заставляют плакать других, но сами не плачут. Они и не умеют плакать…
Малика подняла голову и близко увидела мудрые глаза старика. Этот добрый старик говорит почти так же, как тот блаженный. Она почувствовала подступившую легкость, будто с сердца спал давивший его камень. Слезы лились, лились, она не вытирала их и даже не замечала.
Перевод Андрея СКАЛОНА.