В интервью 1919 г. Л.Д. Троцкий, по его словам, «тем охотнее» отвечал на вопросы, что лично он, якобы «к сожалению»[965], не мог «принимать участие в партийном съезде, который будет иметь исключительное значение и на котором будет в частности подвергаться обсуждению работа военного ведомства»[966]. После довольно серой преамбулы по вопросу о Программе партии Троцкий перешёл к организационному вопросу, признав, что работа аппарата ЦК РКП(б) была, как справедливо отмечали партийцы, «чрезвычайно несовершенной»[967], указал на необходимость абсолютно «спокойным и деловым образом обсудить, какие на этот счёт можно ввести улучшения, какие личные произвести перегруппировки, чтобы придать партийной организации больш[ую] стройност[ь]»[968]. Кроме того, Троцкий обратил внимание на то, что в речи «Памяти Свердлова» он назвал «обеспечением завтрашнего дня революции»: на внешние факторы работы аппарата ЦК РКП(б), определившие «все новые и новые комбинации»[969]. По сути, несмотря на детальное указание на причины отсутствия в аппарате ЦК «систематической» работы, это можно признать свидетельством посмертного предательства соратника по Центральному комитету — Я.М. Свердлова (Л.Д. Троцкий, как в XIX в. П.П. Пестель, сдавал своих сторонников с лёгкостью неимоверной), призванного отвлечь внимание от главного вопроса, ради которого, собственно, председатель РВСР и дал интервью — военного. Л.Д. Троцкий, признав этот вопрос вроде бы «острым»[970], тут же сделал заявление из серии, что «на Шипке всё спокойно». Вторично повздыхав о необходимости отъезда на фронт «с согласия Центрального комитета», председатель РВСР, не моргнув и глазом, взялся уверять читателей, что он не испытывал ни малейшего «беспокойства насчёт военного решения партии относительно дальнейшего строительства армии»[971]. Впрочем, не то, что все большевики, но все советские читатели «Известий ВЦИК» за последние три месяца прекрасно себе представляли, что в заявления Троцкого едва ли верил он сам. Далее в интервью следовало обоснование позиции высшего руководства РККА: «Силой обстоятельств мы в военном ведомстве вынуждены были сосредоточить главные усилия, наибольшее количество работников в партии и значительные материальные средства страны» и приобрели «большой опыт»[972]. На критику в адрес РВСР и его лично Троцкий ответил, что правильность установок военного ведомства в результате «наиболее острой борьбы различных тенденций» доказал «опыт», поскольку «испытание огнём есть, несомненно, самая неоспоримая проверка, какая [только] может быть»[973]. Сей блестящий аргумент был без сомнения достоин дельфийского оракула. «Некоторые товарищи, — с явным преуменьшением масштаба военной «оппозиции» заметил нарком, — считали сперва (и продолжали считать. — С.В.), что армию нужно строить в виде хорошо сколоченных партизанских отрядов, каждый из которых построен совершенно правильно, т.е. при необходимой пропорциональности различных родов оружия, но все эти отряды должны действовать более или менее независимо друг от друга. Такова была широко распространённая точка зрения в эпоху, последовавшую за разрывом Брест-Литовских переговоров»[974]. Однако к Восьмому съезду РКП(б), справедливо заметил Троцкий, «от прежней и принципиальной постановки вопроса: чисто партизанские отряды с революционными рабочими во главе, без участия военных специалистов, без попытки создания централизованных армейских, фронтовых и общегосударственных аппаратов командования — […] не осталось и следа»[975]. От прежней постановки вопроса «следа» действительно не осталось, но военные партийцы весной 1919 г. поставили новые вопросы, не менее важные, чем те, что стояли перед большевиками на их VII Экстренном съезде РКП(б) весной 1918 года.
Описание действительных настроений военных партийцев во время и сразу после Седьмого съезда было разбавлено откровенной ложью наркома о том, что «многие из наиболее серьёзных и ответственных работников партии, которые уезжали на фронт в качестве решительных противников нашей военной системы, в частности и в особенности [выступая против] привлечения кадрового офицерства на ответственные посты, после нескольких месяцев работы стали убедительными сторонниками этой системы»[976]. Почему-то председатель РВСР не привёл фамилии ни одного видного партийца, который бы принял его политику в военном ведомстве за год между съездами. Заверение Троцкого, что он «лично не зна[л] ни одного исключения»[977], при этом абсолютно правдиво: исключения не было за отсутствием правила.