Снаружи входит Харли и моет руки в моей раковине. Знает, что я этого не люблю. Но все равно делает это.
«Эти люди из Миннесоты», — говорит он. «Шведы. Далеко они от дома.» Вытирает руки бумажным полотенцем. Спрашивает, что знаю я — но я не знаю ничего. Не походят они на шведов и говорят совсем не так.
«Они не шведы», — говорю я. Но он делает вид, что не замечает.
«И чем занимается он?»
«Он фермер.»
«Что ты знаешь об этом?»
Харли снимает шляпу и кладет ее на мое кресло. Проводит пятерней сквозь волосы. Потом смотрит на шляпу и снова надевает её. Мог бы просто приклеить ее туда. «У нас и выращивать–то особенно нечего. Это ты ему сказала?» Лезет в холодильник за банкой соды и идет к своему креслу–качалке. Достает пульт, нажимает что–то, и телевизор, зашипев, оживает. Жмет еще и еще, пока не находит то, что искал. Это больничный сериал. «Чем Швед еще занимается? Кроме фермерства?»
Я не знаю, поэтому молчу. Но Харли уже занят своей программой. Вероятно, уже позабыл про свой вопрос. Начинает выть сирена. Слышится скрежет шин. На экране скорая помощь подруливает ко входу в отделение интенсивной терапии, сверкая своими красными огнями. Изнутри выскакивает человек и спешит открыть задние двери.
После обеда на следующий день мальчики занимают шланг и моют универсал. Они вычищают его снаружи и внутри. Чуть позже я замечаю, как она уезжает. На ней красивое платье, на ногах туфли с высокими каблуками. В поисках работы, сказала бы я. Какое–то время спустя я вижу, как мальчики, переодевшись в плавки, устраиваются у бассейна. Один из них прыгает с доски и проплывает весь бассейн под водой. Он выныривает, выплевывая воду и тряся головой. Другой мальчик, тот что вчера приседал, лежит лицом вниз на полотенце с другой стороны бассейна. Но этот все продолжает плавать туда и обратно, от одного бортика до другого, на каждом развороте касаясь стены и слегка отталкиваясь от нее ногами.
Там есть еще двое. Расположились в шезлонгах, каждый по свою сторону бассейна. Одного из них зовут Ирвинг Кобб, он повар в «Денни». Сам он зовет себя Бульба. Люди привыкли звать его так, Бульба, а не Ирв или еще как. Бульбе пятьдесят пять и он лысый. Он уже напоминает вяленое мясо, но хочет еще солнца. Прямо сейчас его новая жена, Линда Кобб, занята на работе в Кей–Марте. Бульба работает по ночам. Но они с Линдой Кобб договорились брать выходные по субботам и воскресеньям. В другом шезлонге – Конни Нова. Она сидит и втирает себе в ноги лосьон. Конни Нова подает коктейли. Она въехала сюда полгода назад вместе с так называемым женихом, юристом–алкоголиком. Но от него она избавилась. Теперь она живет с длинноволосым студентом колледжа по имени Рик. Мне известно, что сейчас он в отъезде, навещает родителей. Бульба и Конни оба в темных очках. Конни слушает переносной приемник.
Бульба потерял жену незадолго до того, как поселился здесь, около года назад. Но после нескольких месяцев холостой жизни он взял в жены Линду — рыжую женщину лет за тридцать. Я не знаю, как они встретились. Но однажды вечером, пару месяцев назад, Бульба и новоиспеченная миссис Кобб пригласили меня и Харли в гости. Бульба устроил неплохой ужин. После ужина, мы уселись в гостиной с большими стаканами ликера. Бульба спросил, хотим ли мы посмотреть домашнее кино. Конечно, сказали мы. И Бульба установил экран с проектором. Линда Кобб подлила нам еще ликера. Что в этом плохого? – подумала я. Бульба начал крутить записи с Аляски, где он побывал со своей ныне покойной женой. Запись началась с посадки в самолет в Сиэтле. Бульба сидел за проектором и пояснял. Покойной жене на записи было лет пятьдесят с лишним и она выглядела хорошенькой, пусть и немного плотной. У нее были красивые волосы.
«Это первая жена Бульбы», — сказала Линда Кобб. «Это первая миссис Кобб».
«Моя Эвелин», — сказал Бульба.
Первая жена оставалась в кадре довольно долго. Странно было видеть ее и слышать, каким тоном они говорят о ней. Харли взглянул на меня — я поняла, что и он думал об этом. Линда спросила, хотим ли мы еще ликера или макарон. Мы отказались. Бульба опять начал говорить что–то о первой миссис Кобб. Она все еще стояла на трапе, улыбаясь и шевеля губами, хотя мы слышали только шорох пленки в проекторе. Людям, садящимся в самолет, приходилось огибать ее, чтобы попасть внутрь. Она продолжала махать в камеру, махать нам, сидящим в комнате у Бульбы. Она махала и махала. «Вот снова Эвелин», — говорила новая миссис Кобб всякий раз, когда первая миссис Кобб появлялась на экране.