— Что за вопрос! — обрадовались мы. — Окрестим и этого нехристя!
— Ой, не советую вам связываться с Мироедовым, — предупредил следователь. — До самой пенсии хлопот не оберетесь!
И все-таки мы связались. Нарекли нашего непутевого крестника «Курилкой из Торжка». Но следователь как в воду глядел. Нет нам покоя от Мироедова. Засыпал кляузами все учреждения столицы. Написал на нас сто томов доносов. Требует казнить. А по 25-м числам заявляется в редакцию самолично. Зайдет в кабинет, миролюбиво улыбнется, пожмет нам руки, справится о здоровье жен, об успеваемости наших ребят в школе, посудачит о погоде, о видах на урожай горчицы, а на прощание осведомится:
— Местожительства ваши остаются прежними? Адрески не изменились? Ну и слава богу. Ждите повесточек: опять подаю на вас в суд. На новое рассмотрение.
Мироедов вежливо раскланивается, желая нам доброго здоровья. И так из месяца в месяц, из года в год, на протяжении целых двенадцати лет!
Неблагодарная наша профессия — быть незваными кумовьями! С одним крестником, таким, как Мироедов, хлопот не оберешься. А ведь нам приходится иметь дело и с близнецами — двойнями, тройнями… И порою, правда, очень редко, совершать обряд массового крещения.
Трудоемкая это операция! Подрядились однажды мы крестить чохом взяточников, посредников и взяткодателей. Общим числом семьдесят две души — не более и не менее. Возникла проблема: как вывести на чистую воду этакий многоликий и разношерстный сброд? Комбинатор — он ведь стреляный воробей, не сунется в воду, не зная броду. На помощь пришли работники милиции и прокуратуры. Но и сообща трудно нам было подобрать для каждого маклака соответствующее его профилю имя. Пришлось занести их в книгу под собирательным именем «Подонки».
— Я протестую против огульного охаивания! — взвизгнул один из комбинаторов. При этом он нервно поддернул штаны и пошевелил пальцами, словно натягивая на руки невидимые миру перчатки. — Мы народ интеллигентный!
— Ба! — воскликнули мы. — Барон!. Сколько лет, сколько зим!.. Давненько ли из ночлежки?.. И как там ваши друзья-приятели поживают «На дне»?
— Признали, значит? — прокартавил Барон и, похлопав себя по пустым карманам, со вздохом заключил: — Все в прошлом!
— Не скули, Барон! — оборвал своего кореша высокий холеный мужчина, явно играющий под Сатина. — На-ка лучше дососи окурок, а я тем временем произнесу оправдательный монолог.
Бритое чело самоуверенного прима-маклера Виктора Абербуха осенилось философическим раздумьем. И он начал:
— Подонок — это звучит подло! Подонок — это он, мой кровный брат — Борис Абербух, это они — папа и сын Золотницкие, это Адольф Хромой и Миша Рыжий, подонок — это он, Барон, это, наконец, она, божья старушенция Мария Прикубанская и, конечно же, Надька Чубурная!.. Но я — не я, и взятка не моя!..
— А чья?! — бросил реплику Барон.
— Предатель! — злобно парировал Абербух. — Сам раскололся и нас заложил. В таком случае и я начну правду-матку резать в глаза. Мы, деловые люди, жили по заповеди: дают — бери, бьют — беги. А зачем было бежать, коли давали?!
— А я и не брала и не бежала! — истерично завопила мадам Чубурная. — Мне их насильно всучали, в порядке благодарности, на духи…
— По десять тысчонок на флакон! — съязвил Барон.
— Старый кобель! — огрызнулась мадам.
Следователь встал и закруглил грызню озверевших хапуг:
— Очная ставка закончена!
И семьдесят два подонка уселись рядком на… скамью подсудимых.
— Салам алейкум! — восторженно приветствовал их человек в цветастом халате и узорчатой тюбетейке. — Прошу потесниться! Я, аксакал Гасаидов, тоже жил по заповеди Абербуха. Мои подчиненные преподносили мне персидские ковры, мебельные гарнитуры, мой строительный трест подарил мне три особняка. Я брал и благодарил. А потом, как и среди вас, выискался предатель. «Аксакал, — говорит, — ты взяточник!» А теперь попробуй, докажи, что ты не верблюд!
Прокуратура любезно отвела аксакалу место на скамье, а мы — в своей книжке.
Мы оставили наших крестников перед лицом закона, а сами вышли на свежий воздух. Московские бульвары и парки бушевали майским цветением. Столица трудилась, звенела счастливыми голосами, улыбалась. Мы были очарованы чудесной симфонией весны. И вдруг голос из подворотни:
— Джентльмены!.. Хав дую ду!.. Купите иконку троеручицы. Ол райт!
Голос показался нам знакомым. Оглядываемся, так и есть: Спирька-модернист, прощелыга с Дерибасовской. Это его освистали в хуторе Рушниковском, а в одесском порту поймали за руку, когда он торговал шмутками с заморскими джентльменами. (Читайте «Надпись на гарбузе».)