Подходим к редакции. У подъезда — шумная толпа. Смотрим и глазам не верим. Наши крестники: Пафнутий Иванович, два деда Евсея, звеньевая Степанида, директриса Елена-свет Ивановна, старый литейщик Стратилат Иванович, изобретатель Александр Иванович… И многие другие Ивановичи.
— За что? — встал перед нами в позу обиженного колхозный бухгалтер Пафнутий Иванович. — За какие грехи меня-то окрестили?! Не крал, не брал, никого отродясь не обижал и, на тебе, в ваши святцы попал!
— Дорогой ты наш Пафнутий Иванович, мы-то отлично знаем, что у тебя золотые руки и ретивое сердце, что за все ты берешься с огоньком… Но с карпами, прямо скажем, ты обмишурился. Водяной попутал! И мы написали о тебе без злого умысла, в назидание другим, дабы их упредить от подобных ошибок.
— Вот так и я понимал! — обрадовался дед Евсей-пасечник и полез к нам дружески лобызаться. — Фельетонисты — народ дошлый. Они видят, кого нужно причастить ложкой дегтя, а кого посадить перед бочкой медовухи.
— Что это ты, дедушка, сегодня развеселый такой?!
— Да как же, сынки, нонче ведь праздник Зосимы — покровителя пчел!
…Мы пригласили всех наших добрых, положительных крестников в конференц-зал на чашку чая. Разговорам не было конца. Всяк рассказывал о своем, прочувствованном и пережитом. Пафнутий Иванович похвалялся, что его пруды кишмя кишат карпами, дед Евсей козырнул необыкновенным медовым взятко́м (не путать со взя́ткой). А красавица Наталка со своими подружками разыграла для наших гостей расчудеснейший водевиль «Гоп, кума, не журись», сочиненный Федором Макивчуком и приперченный куплетами Степана Олейника.
Зал содрогался от здорового смеха.
Да, подумали мы, смех — оружие острое. Сатира свое дело делает…
И решили в этой книге перекрестить кое-кого из наших героев: дать им другие имена, не те, что помечены в метрических справках, и не те, под которыми фигурировали они в газете. Тут уместна народная поговорка: «Кто старое помянет, тому глаз вон».
Конечно, приятнее писать о людях хороших, которых у нас легионы. Благодарнее воспевать героев труда, творцов науки, разведчиков земных глубин, покорителей космоса.
Но надо же кому-то стоять на нашей великой стройке с метлою в руках. Чтоб сор выметать!
Вот об этом мы и хотели предупредить вас, дорогие земляки, приступая к индивидуальному жизнеописанию наших крестников.
Будьте здоровы!
Здоровеньки булы!
Николай ВОРОБЬЕВ,
Василий ЖУРАВСКИЙ.
Опасный вирус
Едва первые лучи солнца позолотили башни Казанского кремля, как очередь стряхнула с себя сон, ожила, пришла в движение. Парни и девушки в спортивных костюмах построились на мостовой и по команде «раз-два», «раз-два» начали разминку. Люди среднего возраста степенно топтались на месте и сверяли друг у друга свои часы. А один старик, распахнув полосатый халат и воздев руки к небу, совершал утренний намаз.
Закончив означенные процедуры, всяк стал на свое место, и очередь приняла классическую зигзагообразную форму. Только дед в халате толкался как неприкаянный.
— Запамятовал свой номер! Взгляни, молодой человек, какая там у меня цифра на горбу.
— Хитер, дедушка! — засмеялись в очереди. — С трехзначным числом, а лезет в головную колонну. Тебе стоять квартала за три-четыре отсюда. Торопись, пока не вычеркнули из списка!
— Ай-вай! — сплюнул старик и засеменил в переулок. — На спине у него был выведен мелом порядковый номер 597.
Такие «хвосты» образуются только по выходным дням в парках культуры и отдыха у волшебного колеса. Но колесо быстро прокручивает свою очередь. А тут улита едет, когда-то будет…
— За чем это такая очередь? — интересуется прохожий с чемоданчиком, видимо, командированный.
— За справками, будь они прокляты! — гневно отрезал очередник с учебником химии в руках.
Командированный недоверчиво покосился на него…
Когда дневное светило, перемахнув древние башни, подбиралось к зениту, порог Казанской бактериологической лаборатории переступил очередник под номером девяносто четвертый.
— Ежели и дальше будем плестись такими темпами, — проговорил человек в тюбетейке, — то тому деду еще не одну зарю придется встречать на тротуаре.