Живодеров словно ежа проглотил. «Перегнул, — подумал он про себя. — Оказывается, и очки втирать нужно в меру!»
Возвращался домой хмурый, как туча. У Эническа дорогу ему перебежал заяц.
— Не к добру! — молвил шофер.
— Предрассудки! — просиял Живодеров. — На ловца и зверь… Заяц нынче в цене: две красненьких за голову.
— Бог с вами, Михей Константинович! Да ведь за эти деньги телка можно купить.
— Сам удивляюсь! Но таков нынче тариф на живых зайцев. Видать, переводятся косые, как ихтиозавры. И как я, голова садовая, раньше не додумался сделать ставку на этого скакуна, на этого рысака-русака! Давно надо было обуздать зайца!
Отдохнув с дороги, директор приказал свистать всех на палубу служебного катера «Голубой дельфин». Да не с пустыми руками, а при полной амуниции, с ружьями, контрабасами, с котелками и барабанами. «Объявляется казарменное положение!» — провозгласил он перед строем. «Слушаемся!» — гаркнула невпопад Фекла Станиславовна и затянула походную песню.
В полдень на Канючем поднялся неистовый трамтарарам. Били барабаны, дребезжали цибарки, тарахтели мотоциклы, палили ружья… Шло решающее сражение со злейшим врагом русака — степной лисицей. Лисы бежали с поля брани быстрей, чем заяц от орла. А зайцы, не раскумекав, что к чему, буквально лезли из кожи вон, дабы спасти свою шкуру. Глядя на них, ударились в панику коровы и подтелки. Словно во время землетрясения, они огласили остров истошным зыком и, задрав хвосты, ринулись к морю. За ними со всех ног пустилась отара овец. Егерь Улюлюкин протрубил отбой.
— Баста, братцы! — крикнул он. — А то, неровен час, свою скотину погубим.
Канонада утихла. Ратники бросились спасать стадо. Всяк про себя думал: заяц — это еще журавль в небе, а своя коровка, да телочка — это как говорится, синица в руках! А этих парнокопытных «синиц» развелось на Канючем больше, чем всякого привозного зверя и дичи.
…Бедный косой! Сколько же захребетников примостилось на твоей хрупкой спине!
Супружеское счастье
По профессии я агроном. Двадцать лет на посту. Колхозники уважают, и в районных сферах авторитетом пользуюсь. Пройдитесь от нашего села Скибин до самой Белой Церкви хоть шляхом, хоть проселком, остановите любого селянина и спросите, какого он мнения о Миколе Карповиче. И пусть меня первый весенний гром разразит, если кто скажет худое слово. Прошу прощения. В субботний вечер моя законная супруга Вера Станиславовна возвращается с базара. Не приведи господь вам при встрече с нею осведомиться обо мне! Наговорит семь верст до небес.
— Я ли, — скажет, — не любила моего Миколу, я ли его не уважала! Я ли не была первой дивчиной на селе! А он, лысый дидько, променял свою Веру на агрономию. Чем она его приворожила, что ни дня, ни ночи без нее не может? По полям да по плантациям… Без обеда и ужина. Галушки сварю — остынут. Сердце горячей кровью обливается, жаром пылает. Эх, пропашник неблагодарный! Загубит он мою молодую жизнь.
У женской фантазии журавлиные крылья! А если разобраться объективно, то в радиусе всего нашего колхоза нет души более тонкой и романтической. Конечно, агрономия превыше всего. Но ничто человеческое мне не чуждо. Меня волнует и в поле каждая былинка и в небе каждая звезда. А больше всего на свете люблю я песню. Как запоют девчата — плачу. Тем временем Вера из себя выходит: ревнует к девчатам или к песне — трудно сказать.
И все эти супружеские сцены происходят не иначе, как от бездетности. Будь у нас, к примеру, сынок, ревность и прочие пережитки проклятого прошлого исчезли б из Вериного сознания, как дым!
Ой, что за дивчина была, а как стала женой, будто кто подменил! Впрочем, слушайте дальше.
Молодежная тракторная бригада Ивана Коваля решила ехать на освоение целинных земель. Загорелось юным огнем и мое сорокапятилетнее сердце. Иду к Павлу Семеновичу, председателю колхоза, излагаю свою точку зрения. Он наотрез.
— Украине тоже специалисты нужны! — И начинает меня обходить с фланга. — Микола, тебя влечет туда романтика, я отлично знаю твою психологию.
— А разве романтика, — спрашиваю, — плохая вещь, когда она служит на пользу социалистическому земледелию? Хочу творческого простора, — говорю. Бумаги заели. Очевидно, наше управление хочет из агрономов сделать писарей.
— А согласовал ли ты этот жизненный шаг с Верой Станиславовной?
Вера рыдала, умоляла, грозила разводом. Я был непоколебим, как днепровская круча.