Провожала нас вся Белая Церковь. Со знаменами и с оркестром. Секретарь райкома комсомола речь произнес. Вера, тихо роняя слезы, напутствовала меня.
— Ты, Микола, настоящий казак, потому я за тебя и замуж вышла! Только смотри у меня на чужих жинок не зазирайся, ежели какая подморгнет. Снимешь квартиру или угол — сразу пиши вызов! Я покуда тут справлю хозяйственные дела: корову продам, кабана заколю.
Поцеловала меня крепко и сладко, как двадцать пять лет назад. Разлука облагораживает женщину!
От станции Белая Церковь до Кустаная на волах ехать шесть месяцев, а поезд идет всего трое суток. За этот короткий период я изучил почвы и климат Казахстана и написал своей жинке три письма: два в прозе, одно в стихах. После она признавалась, что наибольшее впечатление на нее произвели следующие строки:
Встречали нас хлебом-солью. Сам секретарь обкома мне ручку жал. Поинтересовался семейным положением, спросил, где бы я пожелал устроиться.
— По некоторым литературным источникам мне известно, что полвека назад сюда переселялись мои земляки. Хотелось бы поближе к ним, — намекнул я.
— О, тут в редком селе нет украинской семьи. В Федоровском районе найдете даже белоцерковских!
…И я, между прочим, не только белоцерковских — скибинских даже встретил! На квартире остановился у Ивана Ивановича Перебейноса. Ради знакомства с хозяином по чарке выпили и по другой. Прасковья Тарасовна, его супруга, на стол поставила макитру вареников, глечик сметаны и сот пять пельменей. Об Украине вспомнили. Хозяйка всплакнула. Не потому, что казахстанская земля — мачеха. Нет! Этот край теперь близок их сердцу, как и Днепровская степь. Но что за женщина, если у нее глаза сухие? Кстати, Прасковья Тарасовна оказалась родственницей: она доводится кумою двоюродной тетке Вериной крестной матери. Копия Веры! Сердце доброе, отходчивое.
Работаю я в должности главного агронома совхоза. Освоился, прижился. Не раскаиваюсь, что приехал. Тут такие горизонты раскрываются, аж дух захватывает! Чудесный край — Казахстан. Многое мне напоминает Украину. И небо голубое, и земля — добрый чернозем, и «садок вишневый коло хаты»… А главное, люди: русские, казахи, украинцы, — одна семья. Молчалив, конечно, здешний народ. Раза в три меньше говорят, чем украинцы. Но у каждого есть процент романтизма!
Всем хорошо, только… что-то не летит моя голубка сизокрылая и весточки не подает.
Дел по горло. Светового дня не хватает, хоть разорвись на мелкие части! С утренней до вечерней зари на полях, а с вечерней до утренней почту разбираю. В течение суток поступает тридцать одна директива: приказы, письма и телеграммы из Министерства сельского хозяйства, из сельхозуправления, а также из других мест. Очевидно, там тоже не спят, бедолаги! За два месяца я изучил полторы тысячи директив. Сначала возмущался, а сейчас понял, что в них тоже есть своя романтика! За каждым словом сидит живой человек, может быть, даже кандидат наук. Зарплату получает. Понимать надо!
…Согласно неписаной директиве, выехали в поле. Бригада Ивана Ковыля дала в первый день на целине двести процентов! Знай наших!.. Я возвратился с полевого стана, когда уже пропели третьи петухи. Сел за почту. Читаю приказ министра. Страница десятая… Смежаются веки. Буквы, слова, строки — все как в тумане. Передо мною расстилается степная равнина. Не спеша ступаю по траве. В чистом небе сияет солнце. Вдруг, откуда ни возьмись, черная хмара. Все зашумело, загудело, и сверху посыпалось что-то белое… Листы, листы, листы… Скоро вся степь укрылась бумажною пеленой. Нагибаюсь, беру лист, читаю — директива: пахать на глубину полтора метра. Поднимаю другой — телеграмма: немедленно сообщить, какие надои и настриги дают индюшки. Хватаю еще — письмо:
«Уваж. тов. Микола Карпович! Отвечаю на Ваш № 17/51, согласно форме № 35: а) корову продала, б) кабана заколола. Жду последующих распоряжений. Вера».
…Просыпаюсь в холодном поту… Стол. Приказ министра, страница десятая. Солнце уже над соседней трубой. За стеной с кем-то тихонько беседует Прасковья Тарасовна. Потом… Ушам не верю. Или это снова сон? Голос моей Веры:
— Ой же ты, мое серденько, — слышу, говорит, — и полюбила же я его… Ивасика! Сильней полюбила, чем тогда Миколу (это значит сильней, чем меня!).
— Да, деточка, — отвечает елейным голосом Прасковья Тарасовна, — любовь сильнее смерти, перед нею никто не устоит. Покоряться надо сердцу.