Ведь и в тех случаях не теряли на местах преступлений личные документы и не оставляли факсимиле преступники. Тем не менее их находили. А вот я найти не могу.
Не только найти не могу, а толкусь буквально на месте.
Стало быть, я - дундук. И в этом надо признаться открыто, потому что страдает дело. То, что я пыжусь бесполезно - видят все. И я для всех в данном случае не просто Урвачев, а участковый инспектор, представитель власти. А значит, по мне судят о работе нашей милиции вообще. Если и сегодня все будет глухо, завтра же буду просить Павловского Следователь он опытный, и ничего страшного, побуду при нем на побегушках. Учиться никогда не зазорно, куда зазорней оказаться мыльным пузырем. А если я и научиться ничему не смогу, значит, я олух царя небесного и мне самое время подаваться коровам "хвосты вертеть".
Как всегда бывает, и о чем даже в песне поется, вслед тучам приходит солнышко, и настроение человеческое соответственно улучшается. Улучшилось оно и у клунниковского участкового, когда он перестал думать о себе и о своей роли в милицейской табели о рангах, а целиком переключил мысли на дело. Он стал представлять себе (в который уже раз) действия преступников, склонившихся над оглушенным сторожем. Он видел, как наяву, три склонившиеся над поверженным дедом Ермолаем фигуры. Одна из них бугайского склада, в плечах чуть шире дружинника Кошелькова, другая - ни дать ни взять Николай Дмитриевич Липовцев, колхозный зоотехник, ну, а третья... третья фигура была в общем расплывчатой, но на ней Урвачев не сосредоточивался. Он почему-то был уверен, что деда вязал кто-то из двоих: либо усатый, либо бугаистый. Скорее всего второй. Откуда возникла такая уверенность? Из узла, который мог использовать либо матрос, либо рыбак. Люди этих профессии представлялись Урвачеву созданиями крепкими, в чем он отчасти был прав. Разрабатывая версию поиска, участковый склонялся к мысли, что магазин ограбили люди случайные, действовавшие, так сказать, в порядке "вдохновения". Будь это рецидивисты, они наверняка бы воспользовались благоприятным стечением обстоятельств: есть транспорт, внимание милиции уже сосредоточено на Клунникове, а соседние деревни от "опеки", так сказать, свободны, к тому же и охраны там, по сути, никакой нет. Магазинишки крохотные, держать при них сторожей - себе накладней. А при всем при том поживиться есть чем. К тому же, коль приехали они "на гастроли", то не из-за одного же объекта.
Нет, это дело кого-то из района. Случайные орудовали.
Казалось бы, это должно облегчить задачу ищущего. Неопытные люди обязаны наделать столько ошибок, что профессиональному криминалисту только и забот - раскладывать улики по полочкам. Самое ходячее заблуждение. Опытные преступники прибегают к изощренным средствам следов, что само по себе, уже является следом, который у разыскников именуется почерком преступника и подсказывает направление поисков. Почерк - это привычные методы работы, привычка же, как известно, вторая натура. А здесь никакого почерка не было Было самое примитивное нападение на сторожа с примитивным же отвлекающим вопросом насчет выпивки, пробой вырван шинной монтировкой. Это скорее всего говорит о том, что преступление не готовилось, а замысел его возник экспромтом. Угнали неизвестные мотоцикл, может быть, даже с единственной целью - прокатиться, были, скорее всего, под хмелем, не под валящим с ног, а повергающим в то самое состояние, когда по колено кажется море. Тут-то и возникло решение. Покопались в багажнике, попалась под руку монтировка (на след, оставленный орудием взлома, стандартная мотоциклетная монтировка накладывалась точь-в-точь)... Итак, матрос или рыбак! Урвачев держал в руках бородавчатый круг руля, а пальцы словно ощущали шелковистую вязь капрона... вот конец узла подходит под затяжку, вот перехлестывает вязь капрона...
вот конец узла подходит под затяжку, вот перехлестывает струну шнура... Бессчетное количество раз Урвачев мысленно вязал этот проклятый узел. Не только наяву вязал, но и во сне, когда снились ему всевозможные кошмары, которые при бодрствовании забывались, но, тем не менее, оставляли на душе тяжелое щемящее чувство.
А потом вдруг Урвачеву стало мниться, что сегодня, именно во время этой поездки он найдет пропавший мотоцикл. Бывает же так: человек чего-то неукротимо хочет и желание непременно сбывается. И настолько заморочил себя такими иллюзиями участковый, что однажды прямо-таки обомлел: на опушке колка, чуть скрытый низкорослым черемушником, стоял темно-голубой мотоцикл марки ИЖ-Юпитер с коляской. Урвачев ни на секунду не сомневался, что номерной знак этого мотоцикла АЛА 27-... N° шасси Б 10... и т. д.
Но номер оказался иным. К тому же поблизости от мотоцикла находились хозяева. Колхозный скотник Матвей Кожемякин с женой рвали в колке землянику.
Они появились на опушке, едва Урвачев притормозил около их мотоцикла.
- Это ты, Степаныч? - миролюбиво сказал Матвей. - Правильно сюда подрулил. Ягоды полно. На втором взвозе обобрали, а здесь еще не тронуто.
- Прятать мотор надо, - в сердцах рыкнул еще не пришедший в себя участковый. - Останешься без личной техники.
- У меня секретка.
- Мало что. Народ умный пошел. Все электрики.
- Милиция найдет, - подмигнул Матвей, полагая, что участковому за его заботу надо польстить. - И в песне так поют: "Стоим на страже..."
- Веселый ты чего-то, - подозрительно сказал Урвачев. - Случаем не причастился?
- Можно бы, да нельзя. За рулем не пью. А вечером - отчего, - вдруг по-своему истолковал неприветливость участкового. - Заходи, Степаныч, вечером. Тоже, небось, с устатку-то...
- Еще чего.
Нажал Урвачев на стартер и двинулся своей дорогой. А Кожемякин посмотрел ему вслед и сказал жене назидательно:
- Вот что значит у человека служба сурьезная, с людями и то выпить нельзя.
А вечером, на скамеечке возле ворот урвачевского дома сидели хозяин и Серега Емельянов. Урвачев посасывал травинку и задумчиво смотрел на дальний лес.
В маревных сумерках чуть всплескивали белесые отсветы дальней грозы, и по налитому тревожной духотой воздуху чувствовалось, что вскоре над Клушшковым соберется дождь.
Июньский дождь всегда желанен крестьянину, ибо он - один из трех дождей, которые с полным правом сельские жители называют кормильцами. Прольется вовремя июньский дождь, будто сполоснет крестьяское сердце надеждой и радостью. А так как Урвачев был милиционером сельским, а не городским, то и отношение его к дождю было чисто сельское. Поэтому он слушал Серегу с простительной невнимательностью, думая больше о том, что завтра, пожалуй, не понадобится таекать из колодца воду на грядки, а жена наберет в бочку мягкой дождевой воды. И в этой мягкой воде славно покупает Миньку и Аленку. И поля омоются славно, а если зарядит дождичек на сутки, то и о хорошем урожае подумать можно.
Серега, обиженный его невниманием, умолк на полуслове. Урвачев, словно бы приходя в себя, тряхнул головой и произнес верные слова, которые не раз выручали в подобных положениях:
- Ну и что, какие твои выводы?
- Позавчера.
- Что - позавчера?
- А что - выводы?
Оба рассмеялись, а Урвачев сказал:
- Знаешь что, Серега, ты как хочешь про меня думай, но я решил просить, чтоб Павловского прислали.