— Похоже, аристократки питают слабость к простолюдинам, — лукаво подмигнул матери Альберто, припоминая их недавний разговор. — Держу пари, в твоей жизни тоже был какой-нибудь красавец-тореро!
— Как ты смеешь так говорить! — вскакивая с кресла, возмущенно закричала маркиза. — Я была чистой и непорочной, когда вышла замуж за твоего отца, и я всегда свято хранила его честь!
— Ну зачем так волноваться, — примирительно сказал Альберто, обнимая мать. — Я же просто пошутил. Я знаю, что для тебя честь семьи — превыше всего.
— Никогда больше не делай таких намеков, — сухо сказала Мария Тереза. — Это оскорбляет память твоего отца. Я иду спать, — добавила она, целуя сына в лоб. — Спокойной ночи.
Зэки с шумом рассаживались на жестких стульях клубного зала. Вася проследовал за Валькирием и Чумариком к первому ряду. Как любимчик пахана, он пользовался особыми привилегиями.
Джокер уселся на стул с художественно выцарапанной на нем могилой, увенчанной непомерно большим крестом. Рядом корявым почерком было написано: «Урою всех, волки позорные!» Слева от него рассаживалась по местам команда другого пахана, Косого. На задних рядах началась свара, шум которой перекрыл голос начальника лагеря:
— А ну, по местам! Считаю до трех! Кто не сядет здесь, сядет в карцер! Раз, два, три!
Недовольно ворча, заключенные опустились на ближайшие к ним стулья.
Сжимая микрофон в руке, начальник лагеря прошелся по сцене.
— Через пять минут начнется праздничный концерт, — объявил он. — На всякий случай предупреждаю, что во время представления строжайше запрещено вставать со стула, плеваться, свистеть, материться, громко разговаривать и иным способом проявлять неуважение к артистам. За малейшее нарушение — в карцер. Все понятно?
— В натуре! Будь спокоен, гражданин начальник, — кривляясь, откликнулся Косой.
В зале послышались приглушенные смешки.
— Я вас предупредил, — хмуро сказал начальник лагеря, покидая сцену. Он не хотел затевать дискуссию с паханом.
Вася старался стереть из памяти первое отделение концерта. Танец маленьких лебедей оказался еще хуже, чем он предполагал. Когда один из лебедей споткнулся и упал, заставив всю шеренгу потерять равновесие, Джокер закрыл глаза. Когда он их открыл, то увидел, как по лицу сидящего рядом Чумарика катятся слезы.
— Что, музыка Чайковского растрогала тебя до слез? — поинтересовался Джокер.
Лев Давидович достал из кармана посеревший от долгого употребления носовой платок.
— Я плачу от боли за искусство, — прошептал он.
Затем на сцену вышли три эвенкийские девочки в национальных костюмах, и ведущий объявил, что следующим номером будет национальный фольклор эвенков Якутии и что дети прочитают стихи народного эвенкийского поэта Ырсана Остолообуя.
Шумит тайга дремучая,
И звездочки горят,
Идут тропой звериною
Отряды октябрят.
Стучит олень копытами
И рогом в землю бьет,
И песенку про Родину
Нам комсомол поет! —
нестройным хором с сильным эвенкийским акцентом продекламировали дети.
Вася толкнул локтем в бок невозмутимо взирающего на сцену Валькирия.
— Здесь что, до сих пор существуют октябрята и комсомольцы? — спросил он.
— Это тайга, — пожал плечами Валькирий. — Веяния моды доходят сюда с большим опозданием.
— Если это будет продолжаться в том же духе, я, пожалуй, предпочту отправиться в карцер, — покачал головой Вася.
— Не дури! — одернул его пахан. — Получай удовольствие. Не важно, что там они несут со сцены, главное, что там — бабы! Подумай, сколько лет ты не видел баб! А эти маленькие лебеди еще и ножки показывают! Так и прыгают!
— Ножки? Это ты называешь ножками? — иронически спросил Джокер.
— Баба есть баба, даже если она эвенкийский лебедь, — твердо сказал Семен Аристархович, — а ноги есть ноги, даже если они слегка худосочны и кривоваты.
Джокер не стал спорить.
«Как бы от такого зрелища вообще импотентом не стать», — подумал он, снова уставившись на сцену.
— А теперь перед вами выступят артисты циркового ансамбля «Путь Ермака», — объявил ведущий. — Поаплодируйте несравненной и прекрасной Арлин Бежар, которая продемонстрирует вам чудеса магии и волшебства!
— Ой, — сказал Вася, когда на обшарпанный дощатый помост тюремной сцены выплыло видение — высокая, стройная и полногрудая блондинка с длинными распущенными волосами. Видение было задрапировано в длинное искрящееся черное платье с глубоким декольте на груди и спине и разрезами на бедрах, в которых мелькали длинные стройные ножки в блестящих бежевых колготках.