То есть сперва Летиция решила, что ей показалось.
А он выглядывает.
Раз. И другой тоже. Высунулся змейкой с пушистою кисточкой на конце. И исчез. И снова высунулся.
Летиция моргнула.
– У… вас хвост? – вежливо поинтересовалась она, поскольку демоница не думала отступать и в свою очередь разглядывала саму Летицию.
Придирчиво так.
– Хвост, – согласилась та и в свою очередь спросила. – А вы лоб бреете?
– Для красоты, – почему-то Летиция ощутила, что краснеет. Благо, под слоем пудры этого не было заметно.
– Чего только люди для красоты не делают, – протянула демоница задумчиво.
И вздохнула.
Летиция тоже вздохнула.
Корсет давил на ребра и на грудь, которая была слишком велика, а потому, чтобы выпрямить линию приходилось утягивать её совсем уж плотно.
Фижмы были тяжелы.
Платье и того тяжелее. От пудры зудела кожа. Под париком парило.
– Это да, – раздался до отвращения бодрый голос. – Вот помнится у нас одна девка к щекам жаб прикладывала.
– Зачем? – Летиция с неудовольствием поглядела на тощую особу, чье лицо было столь отвратительно, что не понятно было, как ей с этим вот лицом, сплошь изрытым оспинами, вовсе удалось войти в свиту цесаревны.
Дикие они люди.
Не понимают, что тонким натурам следует окружать себя прекрасным.
– Так для красоты же ж! Всем ведомо, что жабья слизь самое верное средство супротив морщин, – девица потянулась. – Ну да белила тоже хорошо. Рожу поплотней намазал и не видно, есть ли там морщины или другого чего.
– Нет там морщин! – взвизгнула Летиция, испытывая острое желание огреть сию наглую особу по голове.
– Да? – девка нахмурилась. – А так-то и не скажешь. Морда-то ладно намалевана. Аки на портрете!
И произнеся сие, повернулась задом.
Только сила воли удержала Летицию от того, чтобы не отвесить наглой девке пинка. Ну и наличие свидетелей. Почему-то подумалось, что пинающаяся принцесса – это не совсем то, что добавит Ладхему политического веса.
Глава 3
Где идет завтрак или даже обед и ведутся о пользе прогресса
«И нет хуже женщины, излишне увлеченной делом пустым, ибо тогда, в увлечении своем, слабость исконную женской натуры проявляя, забывает она и о доме, и о супруге, коий страдает премного, вынужденный влачить голодное существование, прозябая в тоске и неустроенности».
Ричард смотрел на потенциальных невест. Они смотрели на Ричарда. И как-то от этого становилось до крайности неуютненько.
Ведь смотрели выжидающе.
И появлялось нехорошее ощущение, будто он совершил огромную ошибку. Будто взял и ненароком пообещал всем этим девицам что-то, чего не сможет исполнить при всем своем желании. Он поерзал и покосился на сидевшего рядом Ксандра. Тот тоже был отчего-то мрачен и даже как-то… поблек, что ли?
Такое вот появилось ощущение легкой неправильности.
Сидит, в тарелку уставился. Вилку серебряную в руке крутит, ничего-то не замечая.
– Простите, – раздался звонкий голос Ариции Ладхемской.
Она, в отличие от старшей сестры, облачилась в платье цвета молодой зелени. И парик выбрала желтый, кудряшками. Из кудряшек этих выглядывали перышки, а на самой макушке застряла крохотная шляпка в виде кораблика.
Наверное, это было красиво, но Ричард не мог отделаться от мысли, что кораблику в волосах грустно. Его бы вытащить и на волю.
…весенний ручей пробивался сквозь снежное покрывало. Темная вода летела по камням, спеша добраться до узкой трещины, а там, по ней, и к реке. Весной горные реки становятся злыми. Они вбирают в себя талые снега, и гремят, грохочут, тревожат скалы.
Страшно.
Но отец смеется. И Ричард делает шаг. Камни скользкие, покрытые не растаявшей еще наледью. Кораблик в руках. Легкий. Сделанный из щепок и обрезка ткани. Вода подхватывает его не сразу. Она осторожно пробует, касается темного борта, толкает в него, неловко так, будто смущаясь. И в конце концов, решившись разом, вдруг подсовывает ледяную лапу, поднимает на волну.
– Плывет! – Ричарду так радостно, что от этой радости он хлопает в ладоши. Смеется. И поскальзывается.
Он бы упал, в ручей или на камне, но сильные руки подхватили.
Удержали.
Подбросили.
– Конечно, плывет, – голос отца рокочет, как тот старый водопад, к которому они ходили зимой. – Отчего б ему не плыть.