И вновь же Сирин рассказала, что княженка заглядывается и на Жармю, и на Фларимона одновременно, но второй предпочтительней почему-то. И если бы Фларимон не проводил столько времени у постели больной (хм, не только долг оплачивает, но и от очередной влюбленной девицы спасается?), княженка приложила бы все усилия для завлечения принца в свои объятия (получается, Фларимон так и не сказал о нашем браке).
В общем, на меня при каждом посещении выливался целый поток слухов, сплетен, разговоров и прочих сведений. От постоянного присутствия Благочестивой меня спасало лишь наличие в замке ее жениха: Сирин говорила, говорила, говорила, не ожидая в ответ никакой реакции, потом резко вскакивала, вспомнив, что у нее назначена встреча с Малеферсом, и стремительно покидала комнату, едва не снося при этом мебель, слуг и все на свете.
Вот в один из таких моментов «убегания» ко мне решил заглянуть Эфиан. Что спасло его, не знаю, подозреваю — ни единожды поминаемый острый слух. Куда и как смог запрыгнуть эльф, спасаясь от урагана по имени Сирин, тоже не ведаю, но видимо высоко, поскольку после грохот был значительный — видать, откуда-то сверзился.
Эльф долго приходил в себя, всё тревожно оглядывался на дверь, будто та собиралась превратиться в огнедышащего дракона. Однако из драконов, точнее их подобия, да и то по мнению людей, была лишь я, а бросаться на Эфиана я не собиралась. Как и с Фларимоном, мы долго молчали, не зная с чего начать разговор. Первым решился Эфиан, и его вопрос меня не то чтобы удивил, а…
— Почему ты не сказала, что замужем за Фларимоном? — огорошил меня Эфиан.
Э… выходит, Фларимон все-таки рассказал. Но не всем?
— А… ты… Ты сказал бы? — отвечаю вопросом, глядя прямо в сине-карие глаза эльфа.
Эфиан нахмурил брови, что-то прикидывая в голове, потом со вздохом признался:
— Вряд ли.
И что я могла еще сказать?
— Знаешь, я догадывался, что ты не просто так решила путешествовать с нами. Не знаю каким образом, но ты поняла, что мы практически следуем за принцем. Старшим принцем, если быть точным. И я предположил, что ты где-то встретилась с Фларимоном и влюбилась в него (ой, а вот об этом не надо!), поэтому теперь пытаешься его найти. Но жена… Когда вы только успели? — Эфиан не столько объяснял свои рассуждения мне, сколько себе, так чего отвечать, тем более что отвечать не хочется.
Хм, а вот спросить кое-что не мешало бы.
— Эфиан… Как меня спасли? — задаю вопрос и почему-то замираю от страха.
— А Сирин разве не рассказывала? — ехидно улыбается эльф, словно ставя мне в вину общение с Благочестивой.
И что? С одной стороны, помешать ей приходить я не могу, с другой — и не хочу, иначе кто новости рассказывать будет? Но если честно, я пыталась узнать о своем спасении у Сирин. Всего однажды сумев прорваться сквозь поток слов, спросила напрямую. А в ответ получила кучу ахов-охов и пару невразумительных фраз: «Сперва все так сияло, что глаза слепило. Потом свет исчез, а ты… в груди… А потом я потеряла сознание от чувств, даже шишку на голове набила — все по вине этих… Могли бы и подхватить!» Мне почему-то кажется, Сирин потеряла сознание совсем по иной причине. По той же причине и шишка появилась: интересно, чем ее Эфиан приложил — камнем, эфесом меча или собственных сил хватило?
— Не рассказывала, — честно отвечаю эльфу, но был бы и он честен в ответ.
— Ну… тогда и я рассказывать не буду. Лучше у Фларимона спроси, — подмигнул Эфиан и, пожелав здоровья, покинул комнату — его опять спас эльфийский слух: очередной посетительницей оказалась Кимиэль, которую он, мягко говоря, побаивался.
А может… хм, любил?
Как я уже говорила, рана на груди практически исчезла, да и весь процесс выздоровления шел на удивление быстро. Была причиной тому моя вторая ипостась пиктоли, а может и кровь Фларимона, исполняющая желания, — не знаю. А узнать все случая не подворачивалось.
Дни не тянулись за днями все по той же причине — я очень быстро поправлялась. На пятый день прибывший доктор разрешил мне вставать, ходить по комнате, но не более — его беспокоило, что все происходит слишком быстро. Меня бы тоже беспокоило, если б не знала истинных причин, ну, во всяком случае, того, что меня спасли.
А поговорить с Фларимоном все не удавалось. В первый раз (относительно первый, конечно) помешала княженка, соизволившая посетить несчастную больную, то бишь меня. И именно в тот момент, когда Фларимон был в моей комнате… Речи девушка (к моему огромному сожалению и некоторой доли страха — красивая!) вела правильные, соответствующие моменту, но даже глухой мог почувствовать, сколь искренними они были. Да Сирин и то лучше убеждала Чеславу взять с собой близнецов! Фларимон только недовольно хмурился и смотрел в окно, делая вид, что княженки в комнате нет. Кстати, девица лично мне не представилась, а остальные имени ее не называли. Неудобно даже получается: уже неделю (если не больше) живу в замке, в бывшей комнате княгини, а имен хозяев не знаю, только фамилию. Подозрительно знакомую, между прочим.
Во второй раз была Кимиэль. Она, не слушая возражений, отправила Фларимона отдохнуть (угум, я же говорила, он почти все время проводил со мной, когда только спать и есть умудряется, или он не ест и не спит?). После чего принялась меня воспитывать: нечего нос вешать, нельзя в молчанку с собственным мужем играть (так, о браке и Кимиэль знает), и что я себя явно недооцениваю. Остановить эти нравоучительные речи удалось только вопросом о моем спасении. Однако Кими (будущая повелительница, махнув рукой на этикет, сама предложила так ее называть) повторила предложение Эфиана.
— У Сирин можешь не спрашивать — вряд ли ей позволили что-то важное увидеть. Эфиан не ответит, поскольку не его тайна и не он дело делал. Жармю… Отмолчится по тем же причинам, что и Эфиан. Остается только Фларимон. Но не все на свете полезно знать, иногда тайна предпочтительней, — закончила советом свою речь Кими и, заставив выпить очередной травяной отвар, отправила в постель. — Силы зря не трать, к балу лучше береги их.
К балу? Какому еще балу?
В третий, а может и четвертый раз (ну сбилась я со счету, что поделать?) помехой стал визит владельца замка, так гостеприимно приютившего нас, особенно меня — князя М ийхо Жд анича, крупного седовласого мужчину, с пышными усами и прозорливыми карими глазами. Давнего знакомого папа… Точнее они вместе в ордене, гм, служили.
— Ой, да как же ты выросла! — все восторгался дядя Мий, как мы его с Саргой называли. — Красавицей стала, вся в матушку. Только глаза папкины и остались! Я тогда говорил Мелегиту: ухо востро держи, да глаз не смыкай — Эредет такой красавицей станет, что и украсть могут!
— Вы… знакомы? — сумел вклиниться Фларимон, недоуменно поглядывая то на меня, то на князя.
— А то! Это ведь дочка моего старого друга Мелегита — графа Онтэсского! — радостно подтвердил дядя Мий.
— Графа Онтэсского? Бывшего главы ордена Золотого Дракона? — почему-то севшим голосом уточнил супруг.
Получив еще один утвердительный и не менее радостный ответ, Фларимон едва не потерял сознание, после чего по стеночке практически прополз к двери. Дверь не хлопнула, нет, он ее очень-очень осторожно прикрыл. И что это с ним, испугался?