— Скорей бы… эах… письмо дошло… — едва сдерживая зевоту, поделилась я с зеркальцем.
Да, скорей бы дошло: боюсь представить, какой поиск может устроить маман, а папа ее, как всегда, поддержит. Вообще за всю свою относительно короткую жизнь я помню только один случай, когда мнение папа не совпало с мнением маман, и он его отстоял: Сарга тогда исполнилось четырнадцать и, наслушавшись военных баек кузена Руфьяна (на самом деле его звали иначе, но только слишком заковыристо, что даже родители путались во всех его именах без исключения), возжелал обучаться в Академии Воинов и Рыцарей. Маман не видела в том ничего предосудительного, но папа… Никогда не видела его в таком гневе, даже когда Сарга измудрился расколоть его лук, папа не ругался столь сильно. А тут… И сколько маман не уговаривала, сколько брат не грозился сбежать самовольно, папа был тверд. Устав от всех препираний, он сказал: «Пока я жив, ноги детей моих не будет в этом бедламе и скопище гнилости, как и Руфьяна в моем доме!» Маман тут же приняла сторону папа, и брату волей неволей пришлось согласиться: не обладая золотым даром, подобно мне, при весьма скромных собственных сбережениях, путешествовать на тот край Фелитии в неизвестном направлении не слишком разумное решение, а Сарга завсегда отличался разумностью и рассудительностью, ну, если отбросить все его мальчишеские выходки. Вскоре представился случай поучаствовать в настоящем рыцарском турнире, да не в качестве оруженосца, а полноправного участника воинства рыцарского (это когда толпа рыцарей собирается и непонятно с какой радости идет войной на такую же толпу рыцарей. Бьют друг дружку не сильно — пока кто-нибудь не упадет. То воинство, чьих рыцарей больше останется на ногах, объявляется победителем. Потом все вместе, забыв, кто за какое воинство сражался, идут в ближайший трактир и дружно празднуют победу!), так что Академия была на время забыта. После подсчета синяков и ушибов по результатам турнира даже слово «академия» для братца было большим ругательством.
Что-то я раззевалась, но спать вроде бы не хочется. Я так, только полежу чуть-чуть… Все равно на голодный желудок не поспишь… Просто закрою глаза, чтобы солнечный свет не так слепил… Странно — окно выходит на восток и после полудня солнца быть здесь не должно… Наверное… Тогда что ж так сверкает?.. Нет, спать я не буду… Всего лишь полежу… совсем чуточку…
Бывает так, проснешься и не знаешь отчего, что спугнуло хоровод сновидений. Да и не пробуждение это вовсе: дрема властвует над телом, мысли плавно текут, словно лодочка в речном тумане, но что-то чувствуется, что-то, происходящее вокруг тебя. То ли взгляд злобный, то ли шорох, то ли стук дверной щеколды разбудил меня. Но сон не покинул еще обитель разума, и двигаться совершенно не хотелось. Это-то меня и спасло, а может и нет. Кто-то явно заходил в мою комнату. Только почувствовав, что осталась одна, я открыла глаза и огляделась. За окном царили сумерки, вечерняя прохлада потихоньку струилась сквозь открытые створки. Покой и тишина. Слишком подозрительные…
Так и есть: за дверью кто-то шебуршал. Памятуя, что подслушивающий хорошего о себе не услышит, я все же решила покинуть постель и на цыпочках подобраться к двери. Хм, можно было и обычным шагом идти — в коридоре так пыхтели, что протопчись я как слон (вообще-то никогда слона не видела, но папа как-то рассказывал, что это очень большое животное на четырех ногах, с огромными ушами и длинным-длинным носом, который почему-то именуется хобот), и не заметили бы. А вот разговоры ведутся вполголоса.
Буквально влипнув в дверь, сумела разобрать, весьма сносно правда, разговоры.
— Ты уверен, что она не проснется? — ого, как яростно шипеть может тетушка Хафела.
— Да, госпожа, конечно, госпожа! — даже шепот у Бибиру получается подобострастным.
Хм, похоже, народ не жаждет моего пробуждения. С чего бы это?
— Правда?
— Да, госпожа, я добавил сонные капли и в пюре, и в жаркое («жаркое»? Что это он так обозвал?), и в сок! Весь запас, что знахарь Зах ан давал.
— Весь кувшин? — Хафела едва не разрушила всю конспирацию удивленным криком.
— Весь, госпожа! — в голосе Бибиру слышалась гордость собой.
Гм, меня пытались убить или усыпить? Такое количество сонных капель, наверное, и того слона свалит наповал! Зачем же так изощряться? Теперь понятно с чего меня в сон потянуло. А ведь я всего лишь пару капель с ладони слизнула!
Вообще, это даже смешно: эти заговорщики специально под дверью стоят и рассказывают свои злодейские планы в отношении невинной девицы, то бишь меня? Я думала, такое бывает только в книгах, что кузина Франчина давала читать. Там все героини сплошь бедные, несчастные, слегка безумные (ну, а какая разумная девушка попрется неизвестно куда по собственному почину и вопреки советам окружающих, причем без денег, друзей и прочего?), но очень добродетельные девушки на выданье, герои — ветреные, безбашенные, нахальные, с закосом под разбойников, но очень милые и добрые внутри, а злодеи только и жаждут, как бы поделиться своими планами с главными героями, чтобы те успели все исправить. Но вот же происходит, причем со мной, да еще и наяву!
А разговор продолжается:
— Проследи, чтобы и утром она не выходила! — вновь «зашептала» Хафела.
— Конечно, госпожа!
— Не дай Всевышний, попадется на глаза пастырю Стр ауму! Говорят, он по утрам любит молиться на свежем воздухе, а тут она! Вдруг сболтнет еще, не приведи Всевышний, про замужество!
Выходит, меня «усыпили» из-за приезда какого-то пастыря Страума (а может Страуму? Не представлен он мне лично, увы)? Кто ж такой этот пастырь, что Хафела забеспокоилась до состояния полнейшей истерики? А «заговорщики» не утихают:
— Замки повесь на обе стороны засова! — опять шипит тетушка Хафела.
— Да, госпожа!
Мда, зачем на обе-то стороны вешать? Дверь только в одну открывается. Ну, можно конечно и с петель сорвать, да только зачем?
— Эх, Сав ер — лагодник! Плохие замки подсунул — никак не хотят закрываться! — почти во весь голос застонал Бибиру.
За что и получил от госпожи, о чем явственно свидетельствовали звуки снаружи. Честно говоря, только сонные капли и удержали бы меня от пробуждения после такой «тишины».
— Простите, госпожа, прошу Вас!
— У Всевышнего проси прощения! Да не отвлекайся ты, потом молиться будешь!
Э?.. Бибиру сразу принялся исполнять наказ Хафелы? С него станется: слишком подобострастный, заглядывающий в рот леди Килииентри в ожидании жемчужин мудрости из этого кладезя (рта естественно, а вы что подумали?), сдувающий пылинки с хозяйки, подслушивающий, подсматривающий, сплетничающий и ябедничающий в угоду ей же, готовый ради милости Хафелы подставить, оболгать другого — вот неполная характеристика вреднющего типа по имени Ворм Дирт, прозванный за особые заслуги Бибиру.
«Тихие» препирания заговорщиков навевали скуку. Я уж было решила вернуться в постель, как…
— А что с письмом? — пропыхтела Хафела, предположительно подпирая дверь — бедные доски обиженно скрипели, но ответить, как подобает, не могли.
— Нашли, госпожа, нашли!
Какое еще письмо? Уж не мое ли?
— И как ей удается подговаривать слуг помогать ей?! — возмутилась Хафела — Ведь какими карами не грозила, все равно пишут письма, да еще такими каракулями!
О заблуждение, как велика твоя сила! Любой другой на месте тетушки давно понял, что я сама пишу письма, значит, умею писать и читать! Но нет, Хафела твердо верит в свои заблуждения, не желая видеть правды. Пока мне это на руку, но от ее непроходимой тупости уже тошно. А на счет каракулей она не права: мой учитель чистописания всегда хвалил работы по письму, намекая, что не будь я девушкой из такой семьи, как моя, вполне могла бы подрабатывать писарем, причем в посольствах Фелитии на эльфийских землях, дескать, такие же завитушки могу выводить. Папа, правда, говорил, что эльфы так не пишут, потому как замудрености им не нужны, но люди свято верят в свои заблуждения. Да я и сама что-то не слышала про писарей-девушек.
— Объяви всем, что помогающих этой… нахалке, я буду лишать ежевоскресной ма алы!