— Ну… ну… тише… не все сразу… — хлопотал надо мной Голованя. — Ты лежи, лежи… авось полегчает… О, диво!
Э? Это он о чем? Судя по тому, что правая ладонь разжалась, обнаружилась монета. Ну, да, та самая, что в пояс не поместилась.
— Монета золотая, ненашенская, — зашептал кому-то Голованя, наверное, женщине с командным голосом.
— Откуда знаешь? Можно подумать в руках держал, — буркнула та в ответ. — Эх, бедное дитятко, издалека видать пришла. Что ж случилось с ней?
— Ну, очнется — сама расскажет, — мудро рассудил Голованя. — Припрячь монету-то, потом отдашь. А то вон Пафнутья косится! И зачем мы ее в обоз взяли?
— Просилась же… вот и…
Голоса удалялись. Действительно, зачем такую вредину в обоз взяли. Что? Обоз? Значит, правду сказал Вираг, и я таки попала в нужную сторону. Хотя о последнем рано судить: может они не в Мальбург, а из него едут. Ладно, потом разберусь.
Послышался хлесткий голос кнута, перекличка прошлась по повозкам, и обоз медленно тронулся в путь. Мерное покачивание повозки убаюкивало. Да и впрямь, можно расслабиться и поспать. Все равно на большее нет сил.
Скрип-скрип… Колеса тяжело поворачиваются вокруг оси, но следуют колее. Мерный перестук копыт отсчитывает путь. Надеюсь, обоз не идет в Ориенрог. Это была последняя связная мысль в голове — сон благодатным пологом сомкнул глаза, уводя в страну света и мечты.
Тихий вечер неясной дымкой окутывает землю. Долгожданная прохлада спускается на опаленные летней жарой леса, поля, дороги. Мерное покачивание повозки не дает проснуться окончательно. Повозки? Ах, да, я же встретила, наконец, обоз. Хотя скорее это меня встретили, точнее нашли. Ладно, не важно. Главное, я на верном пути, ну или почти.
Судя по разговорам, обоз останавливается на ночлег. Пора, наверное. Здраво судить не могу, поскольку кроме бортов повозки да клочка темнеющего неба ничего не видно, да и опытной путешественницей себя не считаю. Повозки явно куда-то свернули и замедлили ход, располагаясь определенным образом. Через силу выглянув из места пребывания, поняла, что полукругом. Видимо для защиты. А может, и ошибаюсь — не специалист я в этом, не специалист.
— Очнулась… — раздался рядом знакомый голос.
Повернувшись в сторону говорившего, я разглядела высокого худого мужика: жилистый, сухопарый, привыкший к труду. Наверное, крестьянин. Тогда что ж он делает здесь, в дороге?
— Живая, — расплылся в улыбке мужик. — Голованей меня зовут. А ты кто будешь?
— Гхм… Эредет, — мда, сил еще мало, да и во рту опять все пересохло.
— Далеко собралась, Эредет? — продолжал улыбаться Голованя.
— Я… э… — ну, не выкладывать же все первому встречному?
— От бедовая голова! Я ж те сказала проверить как она, а не допытывать! — прервала нашу познавательную беседу новая героиня.
У нее тоже подозрительно знакомый голос.
— Аггеюшка, я только спросил, — начал оправдываться мужик.
— Спросил он, как же! Кыш отседава! Я сама с девочкой потолкую, — распорядилась Агг ея.
— Ее Эредет зовут, — уже уходя, бросил Голованя.
— Дознатчик, — усмехнулась женщины и обратила взор ко мне.
Мда… именно таких и называют ЖЕНЩИНАМИ! Высокая, видная, полногрудая, толстая коса, как и положено замужней крестьянке, короной уложена вокруг головы — белая косынка не в силах скрыть ее, настолько коса велика, лицо улыбчивое, а в глазах мудрость, не та, что узнается из книг, а приходит с годами, с тяжелой жизнью, с умением радоваться мелочам.
— По нраву? — усмехнулась женщина.
Ох, надо ж было мне так откровенно уставится на нее.
— Я… у… — краска залила не только лицо, но и шею, за уши вообще молчу.
— Да не красней, не красней. Нет в том зазору, чтоб человека встретившегося тебе рассмотреть. Звать меня Аггеей, с мужем моим — Голованей обоз ведем в края дальние. А ты куда направляешься?
Значит ее муж — глава обоза. Ничего удивительного, что так все слушаются. С другой стороны, да будь муж хоть королем, никто и пальцем не шевельнет, если уважения нет. Взять хотя бы меня: да, Фларимон не король, всего лишь рыцарь (с его слов, других сведений не поступало), но его слушались в Ориенроге, а меня… Ох, от меня ж ответа ждут, и, судя по взгляду Аггеи, мнение о моих способностях все ниже и ниже.
— В Мальбург, — голос все еще не окреп, да и воды никто не давал.
Аггея сразу догадалась, что мне требуется помощь.
— Ох… Вставай, девонька, пойдем к костру. Сейчас похлебку сообразим, отвара мятного выпьешь, враз полегчает! — захлопотала она вокруг меня, помогая вылезти с повозки.
Пришлось выбираться, тем более что так помогают. Ноги слегка дрожали, голова немного кружилась, но в целом состояние очень даже ничего — после всего можно было ждать худшего.
— Монета твоя не пропала, не бойся, у меня она спрятана, — зашептала Аггея. — Пафнутья, вон та бабулька вредная, спать уляжется, я тебе ее отдам.
Мне ничего не оставалось, как кивнуть. Да и не беспокоилась я о монете, зря что ли в поясе остальное запрятала.
Вроде недолог путь к костру в центре полукруга, но рассмотреть многое успела. Обоз из десяти повозок занял целый луг. Интересно, а это много или мало — десять повозок? Семь или восемь семейств устраивались на ночлег. Вместе с ними и та самая Пафнутья — сгорбленная, в серо-синих одеждах, нос крючком, а глаза так и рыщут: «Чтоб такое углядеть, да повредничать». На одной из повозок среди разбросанных вещей устроился парень с лютней — не то менестрель, не то трубадур (никогда не различала их), что-то наигрывая и напевая:
Похоже, все-таки менестрель: насколько я помню, героические сказания и баллады по их части. По моему мнению, не слишком слова попадают на мелодию, но тут дело вкуса, кому-то вообще нравятся частушечные кричалки. Хмурый мужчина средних лет — по выправке и отношению к оружию воин — сосредоточенно рубит сушняк: ровно, методично, без лишних движений. Кучка детей затеяла игру в салки, шныряя между повозками, в ожидании ужина. Две старших девочки и трое парней помогали родителям в обустройстве ночлега и приготовлении ужина. Без лишней спешки, выверенными движениями каждый занимался своим, но и в тоже время общим делом. Сколько ж дней они путешествуют вместе, что успели так сработаться?
— Эредет, нам туда, — потянула меня за руку Аггея к костру.
Что, опять готовить? Нет, я конечно не против, благо практика солидная (угу, на стоянках с Фларимоном и ужин у разбойников — солидно, ничего не скажешь), но после каждого раза обязательно что-нибудь случалось! Готовить меня никто не заставлял, только к роли помощника припрягли. Давая мелкие поручения, Аггея попутно знакомила с окружающими:
— Это Вус ала — рукодельница отменная, там сестры Дырдь и Дыр ея. Лук помыть надо. Вот Он ежка — говорят, хорошо по руке гадает. Да, соль в том сером мешочке на третьей повозке. Там Мара возится, это…
Увы, всех с одного раза я не запомню, наверное… В отличие от меня, им только одно имя новое усвоить надо.
— Эредет, а муж твой где? — самой глазастой оказалась Кил ина.
А я то надеялась, что кольцо не заметят. Размечталась!
— Я… ну… нету его, — только и смогла глухо пробормотать.
Глаза защипало. Ну, уж нет, не буду плакать! Хватит!
— Ох, — дружно выдохнули собравшиеся женщины.
— Что ж родственники то его тебя отпустили одну? — полувозмущенно-полусочувственно выдала Пат ыма.
— Они… не… я им не нужна… — рассказывать об истинных отношениях с Хафелой и иже с нею не буду, тем более, суть этих самых отношений уже выдала.
— О-ох… — еще один дружный вздох.