— Эредет, а кушать мы скоро будем? — ясным солнышком у костра нарисовалась Сирин.
Так и хочется что-нибудь ляпнуть неприятное. А нельзя. Ведь нет вины Сирин в том, что она лучше меня.
— Скоро, еще немного…
Довольно улыбнувшись, что-то напевая под нос, Сирин удалилась от костра, даже не спросив: а не требуется ли мне помощь.
Хотите знать, чем же она лучше? Многим. Да, она не умеет готовить. Но разве то проблема, если слуги есть? Да, не умеет шить. Но и это не беда — всегда можно нанять портниху или белошвейку. Порой брезглива до невозможности. И в этом нет беды — мало ли девиц нынешних нос от всего воротят? А как замуж выйдут да детей нарожают, так всю брезгливость будто рукой сняло. Но при этом отважна, смела, не боится тягот путешествий. К тому же она ведь и в геральдике отменно разбирается, в древах всех дворянских родов Фелитии и Листига (учитывая размеры последнего, это практически подвиг) ориентируется не хуже королевских смотрителей. Для рыцаря лучшей жены-помощницы и не найти!
И это всё, не учитывая ее внешности. Сирин… настоящая красавица. Золотые волосы, крупными локонами спускающиеся до пояса. Голубые глаза, цвета весеннего неба, обрамленные густыми длинными ресницами, что чернее ночи. Нежный овал лица. Бархатная белая кожа. Легкий румянец на щеках. Фигура морской сирены или лесной феи… Можно много говорить хвалебных слов, да что толку? Всё так и есть. А я?.. Серая, невзрачная, до невозможности простая и обычная. И это в человеческом облике. Вспоминать о ипостаси пиктоли как-то не хочется. А уж если вспоминать… Даже страшно становится. И немудрено: кожа делается жесткой, с зеленовато-золотистым отливом, местами так вообще напоминает чешуйки, меняются кости лица немного — челюсть нижняя, да нос, добавляются зубы, радужная оболочка глаза исчезает полностью, на пальцах рук и ног появляются когти. Волосы… а это уж зависит от того, насколько сменяюсь: могут и вообще исчезнуть, а могут и пучками, словно метелка драная, застыть. Не слишком приятная картина, даже больше. Чудище натуральное получается. Увидит кто, не то что испугается, вой поднимет такой, что народу сбежится… А кто похрабрей, еще и драться кинется, да с мечом или копьем. И пусть кожа прочней доспехов иных, пиктоли не бессмертны, пусть золотым кинжалом только убить можно, но все под одним небом ходим. Как говорил папа: «Как на всякий меч найдется щит, останавливающий его удар, так и на всякий щит найдется меч, разрубающий его». Вот поэтому и не путешествую в ипостаси пиктоли, от греха подальше.
Похлебка не в пример моим грустным мыслям весело забулькала, оповещая, что она совсем готова на радость усталым путникам. Сейчас прибегут Феве — они будто носом чуют, что обед на столе (ну или на траве — сие не особо важно для их животов), с которыми я так до сих пор и не разобралась: кто Тристан, а кто Аристан по сей день не знаю. Зато знаю, что если сильно постараются, братья многое могут и умеют. Главное подходящий стимул для них найти, то есть награду. Обычно всё лакомым кусочком чурчхелы мэтра Бека обходится. Но она же не бесконечна!
— О дева Эредет, готов ли ужин скромный наш?
Ну, вот — тут как тут, едва их помяни. Да, они еще и петь умеют, хоть сейчас в менестрели подавайся.
— Готов, — кивнула и тут же вынуждена была оборонять котелок. — Сперва позовите Сирин, да воды принесите — на настой малиновый не хватит, а пока трапезничать будем, как раз вода и закипит.
— Воды принести… Это ж к ручью идти, а там темно уже… — в два голоса заныли братцы.
— Неужто вы хотите оставить госпожу-леди Сирин без вечернего чаепития? — невинно изумляюсь.
Как ветром сдуло ребят. И чего они так Сирин боятся?
Ночь прошла спокойно. Почти для всех. Это я о том, что опять кошмар приснился, потому полночи заснуть не могла. Так еще и замерзла: только один бок у костра греется, иначе и не ляжешь. В довершение всего утро встретило туманом, в отличие от предыдущих дней. Все это время к вечеру небеса затягивало черными тучами, низко скользящими над землей, осенний ветер холодил путников, обещая скорый дождь, если не грозу. Но к утру тучи таяли, за полночь на небе сверкали звезды, а на рассвете солнышко виновато рассыпало лучи, словно извиняясь за вчерашнюю непогоду. Сегодня же нас встретил туман. Ох, что-то будет… Сердцем чувствую, ей-ей!
— Да, так и с дороги сбиться легко, — подал голос один из близнецов.
— Потеряться можно, — согласился другой.
— Глупости, — нетерпеливо отмахнулась Сирин. — Мы же близ Туманной долины, вот и стелется туман над землей.
— Туманная долина? А нам разве туда надо? — в унисон вопросили Феве.
— Через нее быстрее сможем попасть на дорогу к Фелатону (А город этот недалече от Шуюка!). Или вы забыли о цели путешествия нашего? Мой бедный суженый уж истомился в ожидании невесты!
Да, Сирин как всегда неподражаема и неповторима. Хорошо то, что и мне в те края надо. А Феве спорить не стали, молча направив коней на тропу ко входу в долину. Ой, может не надо? Может лучше объехать ее стороной? Увы, но тогда я точно опять упущу Фларимона. Тем паче, за все время пути я ни разу знака, что он был в этих краях, не встретила. Придется ехать.
А туман все гуще и гуще, скоро совсем молоком станет. Так и впрямь потеряться недолго. Сходные мысли пришли не только ко мне в голову, потому как и Феве, и Сирин стали вслух об этом размышлять. Итог размышлений: длинную веревку, обнаруженную в седельной сумке Сирин еще на прошлой неделе (для чего она ей, Сирин так и не сказала), решили завязать за луки седла (как новичок в верховой езде, слабо представляю себе сие действо, но остальные полностью уверены в успехе), чтобы однозначно не потеряться. Феве въехали в сплошную пелену тумана первыми, за ними Сирин, а потом уж и я.
Не светло и не темно — туман прячет свет и темноту. Нет звуков — словно любимое лакомство съедает их туман. Вот так и рождается чувство одиночества, чувство потерянности и забытости. И я ведь знаю, что Феве впереди, Сирин рядом, а Зорька бодро топает по тропе — звонкий цокот подков тоже вкусен туману. Но, словно ком, в груди растет одиночество.
Сколько же нам еще ехать? Час? Два? А может, мы никогда не выберемся из этого страшного тумана? Да-да, страшного. Ничего не слышно, не видно, будто в молочной реке тонем… И страх этот в груди… От страха-то и мерещится всякое: то призраки скользят над головой, легко касаясь волос, конской гривы, то ехидный смех слышится за спиной. Слышится? Но ведь нет звуков в тумане! Да и нет здесь никого, кроме нас. А если есть? Да и где остальные? Может их уже и нет?
Глупости все это. Вон Сирин, приотстав, едет рядом. Сирин? На Лойрите? Я ведь точно уверена, что это Лойрит. А Фларимон где? Нет, мне это кажется! Все это только туман!
Тогда отчего же так страшно? Отчего же сердце до боли, до крика бьется в груди? Я… не могу больше… Бежать… Но куда? Но как? Грудь разрывает от страха и боли, но тот же страх и та же боль сковывают тело, будто во льду замерзаю.
Холодно? Да, наверное… Мне… страшно! Мне… одиноко!
Вдруг чья-то рука коснулась судорожно вцепившихся в поводья пальцев. Что? Такая знакомая, такая родная… такая теплая. Фларимон? У меня нет сил даже слово вымолвить, только смотреть могу в его глаза. Фиалки, те самые из сна, иначе и не скажешь. И почему-то совсем не стыжусь, что слезы катятся по щекам. А он тоже молчит. И улыбается: тепло, нежно, ласково. И страх уходит. Да что со мной может случиться, когда Фларимон рядом? Ничего, конечно же. Он не даст меня в обиду. Уж это я знаю.
Лойрит нетерпеливо трясет головой, желая сорваться в галоп, да и Зорькино соседство не по нраву. А Фларимон только крепче сжимает мою руку, легко сдерживая коня. Вот Сирин удивится, углядев моего супруга. Ой, но стоит ли говорить ей всю правду? А как иначе объясню кто он? Если назову другом, еще и за судьбу свою принять может. Мне тогда что делать?
А Фларимон улыбается нежно. И мне сразу легче на душе стало. Глупости все это, наверное. Расскажу потом Фларимону, он еще и посмеется. Пусть, мне уже не важно.
Вот и туман реже стал, даже стук копыт слышен. Хм, а Сирин с Феве оказывается сзади едут, хотя были впереди. Да дрожат как! Будто в мороз лютый попали. И белее снега лица, как у призраков прям. А Фларимон такой же?