Эх, Клары Цеткин и Розы Люксембург в этом мире точно не хватает!
– Браво, Лариса. – Джестер горько хмыкнул, уловив мой намек на Летисию. – Ты умеешь бить в самые больные места. Да, я виню Летисию в том, чего в свое время не избежал и сам. Но я оказался смелее, чем моя жена. Я поставил родителей перед фактом. Или они одобряют мой брак с Флексией. Или я навсегда оставляю светское общество и ухожу…
– В монастырь, – невольно вырвалось у меня. – Женский. Ночным сторожем.
– Язва ты, Лариса, – зло прошипел мне на ухо барон Гейб, пока Джестер изумленно хмурил лоб, не поспевая за моим полетом мыслей. – Вот сейчас я даже радуюсь, что твой брак с Петером не состоялся. По крайней мере, ему не придется краснеть за твои высказывания в обществе.
– В монастырь, – после короткой паузы подтвердил Джестер. Чуть порозовел и твердо добавил: – Но не в женский, конечно. И не сторожем. Я собирался посвятить свою жизнь изучению магической науки. Исследовать тайны мироздания, если так будет понятнее.
Барон Гейб внушительно кашлянул мне на ухо, и я прикусила язык, с которого так и рвалось очередное язвительное высказывание.
Ну что же, похвальное намерение, ничего не скажешь. Все-таки надо отдать должное Джестеру: за свою любовь он готов был бороться и собирался отказаться от многого.
– Но ты говорил, что любил Летисию, поэтому ее измена так больно ударила по тебе, – попыталась поймать я его на слове. – А тут оказывается, что Флексию любил. Неувязка какая-то, любвеобильный ты мой.
Джестер опустил голову. На его скулах вспыхнули яркие пятна румянца, доказывающие, что я попала в самую цель.
Молчание длилось и длилось. Я думала, что Джестер, по своему обыкновению, предпочтет оборвать разговор, который стал слишком опасным. Вот сейчас возьмет – и вновь сбежит, оставив меня мучиться от самых невероятных предположений и догадок. Но утекали секунды тишины, складываясь в минуты, – а он стоял, что-то пристально разглядывая у себя под ногами.
– Это тяжело объяснить, Лариса, – наконец, негромко произнес он. – Флексия – это… Она была моей жизнью. Моим дыханием, моим сердцем. Частью моей души. Я засыпал с мыслью о ней и просыпался с ее именем на устах. Я был словно одержим ею. С первого дня нашей встречи, с первой же минуты, как только увидел ее. Наверное, потому мои родители и не стали настаивать на браке с Летисией. Ну, то есть, они были крайне недовольны моим решением, но смирились на удивление легко. Наверное, испугались, что я вытворю какое-нибудь безумство, если они будут непреклонны.
У меня было другое объяснение поведению родителей Джестера. Даром я, что ли, столько детективов в свое время перечитала и пересмотрела. Но я пока не торопилась выкладывать свои соображения.
– Потому, наверное, я отнесся к известию об измене Летисии как к предательству, – глухо продолжал тем временем Джестер. – Смерть Флексии ударила по мне настолько больно, что неделю я прометался в забытье. Не ел, не пил, не спал и не бодрствовал. Словно со стороны видел свое тело, встревоженного целителя около, который щедро осыпал меня исцеляющими чарами и делился энергией. Только благодаря этому, наверное, я и не умер. Мать часами сидела около моей постели. Гладила меня по лбу и волосам, шепотом говорила, что жизнь не заканчивается. Что я обязательно буду счастлив. Что я должен поправиться ради Флексии. Ведь мертвым намного спокойнее в мире теней, когда они знают, что здесь их помнят и любят. И я ухватился за идею свадьбы с Летисией как за спасительную соломинку. Точно знал, что я никогда не обижу ее. Что сделаю самой счастливой в мире, как не сумел сделать Флексию. И назову нашу дочь в ее честь.
Сомнительная идея, говоря откровенно. Правда, по вполне понятным причинам я оставила свое мнение при себе. Но если бы мне жених заявил, что собирается назвать нашу дочь в честь погибшей возлюбленной – я бы вряд ли одобрила такой поступок. И это еще мягко сказано.
– Насколько я понимаю, ты решил не тянуть кота за хвост, – скептически проговорила я. – Сколько времени прошло с момента первой свадьбы, закончившейся трагедией, и второй?
– Ты права, – виновато отозвался Джестер. – Всего полгода. Но родители настаивали, а я был слишком слаб после смерти Флексии. У меня не было сил спорить с ними. Я просто плыл по течению. А потом погиб отец. Мать была совершенно раздавлена новой трагедией. Я просто не мог добить ее своеволием. И я… я смирился. Начал готовиться к свадьбе. Заставил себя поверить в то, что в объятиях Летисии забуду Флексию. Однако все вышло совсем по-другому.