Сандер швырнул трубку на рычаг — излишне сильно:
— Пошли они к черту! Я не могу ждать целый день. — Он взял с крючка на стене ключи от машины и бросил их Хоффману. — Поехали прогуляемся.
Сандер взял фотоаппарат и небольшой деревянный ящик с медной задвижкой. Хоффман снисходительно относился к этому. Каждый старался так или иначе скоротать время, и, возможно, когда-нибудь акварели Сандера будут стоить больших денег. Он медленно вел машину по узким улочкам, почти пустынным в такой ранний час; воздух был наполнен ароматами свежевыпеченного хлеба и кофе со специями, смешанными с запахом сточных канав. Войти в Анвегад и выйти из него можно было только в одном месте. По крутой, извилистой дороге едва мог проехать большой грузовик, рядом находился отвесный обрыв, а внизу — острые камни. Даже небольшой вездеход следовало вести осторожно.
— Как ваша жена, сэр? — спросил Хоффман.
— Жалуется на отеки ног и неполадки с пищеварением, — ответил Сандер. — Еще пять недель осталось. Но мы, по крайней мере, договорились насчет имен: если будет мальчик, назовем его Террансом, а если девочка — Мюриэль.
Раньше Хоффман почти не думал о семье. Семья — это для других людей, а он все еще находился на стадии романтической влюбленности.
— Я думаю, вам все-таки нужно взять отпуск по семейным обстоятельствам.
— Обязательно возьму. А как ваша семейная жизнь? Ваша жена юрист, так ведь?
«Не обязательно говорить с таким удивлением».
— Да, сэр.
— А как вы познакомились?
— Ей нужны были кое-какие сведения от Министерства обороны. — «Это было не на коктейле после оперы, но ведь ты об этом и без меня догадался, а?» — Она задала мне несколько вопросов, а я дал ей несколько откровенных ответов.
Именно это она и сказала ему потом: «Ты самый честный человек из всех, кого я знаю, Виктор. А в моей профессии честность редко встретишь».
— Звучит загадочно, — отозвался Сандер.
Хоффман не стал развивать тему. Он смог вздохнуть свободно только после того, как дорога выровнялась и все четыре колеса одновременно коснулись земли. Добравшись до основания утеса, он поехал по обычному маршруту — по южной дороге, через узкий перевал, затем еще семь километров вдоль трубопровода к васгарской границе, и налево, вдоль невидимой линии, отделявшей Коалицию Объединенных Государств от нервозного нейтрального мира, который еще не принял решения. Граница ничем не была отмечена, кроме широкой красной полосы на трубопроводе да остатков речного русла, высохшего так давно, что река уже исчезла с карт.
До перегонного завода оставалось шесть километров. Сандер постучал по приборной доске, приказывая Хоффману остановиться.
— Я ненадолго, — пообещал он. — Пять минут, самое большее — десять.
Дело было в свете. Хоффман уже сообразил, что к чему. Сандер любил рисовать Кузнецкие Врата, когда солнце еще только показывалось из-за горизонта, потому что это давало живописные тени, и с этого места открывался лучший вид на утес.
«Только артиллерийская батарея некстати. И металлические галереи. Портит иллюзию Серебряной Эры».
Сандер вылез из вездехода, разложил на капоте содержимое своего ящика, устроился на крыле и принялся набрасывать картину углем на куске картона. Хоффман спрыгнул на землю и отошел подальше — покурить. Придется до возвращения домой бросить. Маргарет не нравилось, что он курит. «Когда-нибудь сигареты убьют тебя», — говорила она.
Когда он развернулся и неторопливо направился обратно к вездеходу, Сандер уже фотографировал крепость.
— Это же обман, — сказал Хоффман.
— Иначе придется сидеть здесь еще два часа. — Сандер, нахмурившись, настраивал объектив. — А почему обман?
— Разве вы не должны рисовать то, что видите своими глазами?
— И вы еще говорите мне, что вы необразованный человек?!
— Я женат на образованной женщине. Она разбирается в таких вещах.
Сандер хмыкнул, как будто Хоффман сказал нечто остроумное. Но Хоффман говорил серьезно. Он не стал настаивать на своем. Они забрались в машину и еще какое-то время ехали вдоль границы, прежде чем развернуться и отправиться обратно в Анвегад. Впереди по узкой дороге взбирался какой-то грузовик; Хоффман решил подождать, пока тот не доедет до ворот крепости, и только потом начинать подъем. На этом месте грузовики разбивались слишком часто. Ему совершенно не хотелось разворачиваться или всю обратную дорогу ехать задним ходом. Когда огни грузовика исчезли между огромными резными столбами, в желудке у Хоффмана раздалось протестующее урчание — организм возмущался, что его заставляют терпеть проклятую любительскую мазню до завтрака.