Он был равнодушен к политике, особенно иностранной, но число людей, собравшихся у древнего приемника, постепенно росло, и они слушали, сосредоточенно нахмурившись. Баю стало любопытно. Он тоже прислушался к словам диктора. Говорили на тиранском языке — он почти все понимал, хотя объясняться на нем мог с большим трудом. Речь шла о положении в Васгаре.
Васгар находился в сотнях километров отсюда, но от Песанга его отделяли только горы, поэтому они были соседями.
— Инди его захватят, помяните мои слова, — пробормотал старик-игрок, не сводя взгляда с костей. — Однако, если им дороги яйца, к нам они не сунутся.
— И головы, — продолжал другой. — Без голов им далеко не уйти.
Все расхохотались. Ни одна армия никогда не завоевывала Песанг. Говорили, что иностранцы безумно боятся встречи с горцем, вооруженным мачете, и верят, будто приближения песанга не слышно до самого последнего момента. Бай не считал себя грозным воином, однако с ножом управлялся неплохо.
Неужели так уж важно, какого он роста?
Нет, глупости все это. Харуа будет в ярости, если узнает, что он хотя бы подумывает об этом, но он все-таки принялся думать. Он думал о плакате, вспомнил, как белолицый сержант-вербовщик измерил его рост и сказал, что он совсем чуть-чуть недотягивает, но ему почему-то казалось, что теперь, когда война идет почти рядом с его домом, нужно попытаться еще раз. В последний раз, когда шли разговоры о войне, он был еще ребенком.
— А где ближайший вербовочный пункт? — спросил он, зная, что кто-нибудь ему ответит.
Один из людей, сидевших вокруг приемника, с шумом отпил чаю из блюдца.
— В Паро, — сказал он. — А что, вдруг захотелось сражаться за родину?
Слова сами собой сорвались с языка Бая, прежде чем он успел их обдумать:
— Хочу пойти в солдаты.
В зале воцарилась тишина. Бай услышал даже, как где-то в отдалении лает собака.
— Я тоже, — заговорил какой-то человек. — А то вдруг эти инди что-нибудь такое надумают… На чем туда доехать, никто не знает?
— У моего брата есть грузовик, — сказал кто-то. — Я сейчас за ним схожу.
Все произошло так просто, так внезапно. Час спустя Бай уже трясся в открытом кузове грузовика, подскакивавшего на ужасной дороге в Паро, вместе с дюжиной мужчин, с которыми он только что познакомился, не зная, что с ним произойдет: забракуют ли его опять или возьмут в солдаты и разведется ли с ним Харуа, когда узнает про это.
Но ему нравилось это чувство. Дело было не только в деньгах. Он на самом деле хотел служить в армии. Он знал, что, став солдатом, сможет гордиться собой.
Когда грузовик подкатил к вербовочному пункту КОГ, на улицу вышел солдат в броне, чтобы осмотреть новоприбывших. Он был огромного роста, на голову выше любого из них, с очень светлыми волосами и глазами.
— Значит, вы хотите стать солдатами, — произнес он на довольно хорошем для иностранца песангском языке. — Вы все умеете обращаться с этими мачете?
Каждый мужчина-песанг всегда носил при себе длинный нож. И сейчас все разом вытащили оружие из ножен — раздался шорох металла о кожу.
— Все умеют говорить на тиранском?
Бай ответил, стараясь произносить слова как можно лучше:
— Да, сэр, умеем.
— Очень хорошо. Сюда, господа. И первое: я сержант. Сержанта не называют «сэр». Сержанта называют сержантом.
Бай решил: сейчас или никогда. Он подошел к сержанту и, вытянув шею, взглянул ему прямо в глаза.
— Сержант, — начал он, — я пытался раньше записаться в солдаты. Но мне сказали, что я слишком маленького роста.
— Так это было раньше, сынок, — ответил сержант, разворачивая его в сторону двери. — Сейчас ты самого что ни на есть подходящего роста.
Харуа его убьет. Но Бай решил, что она успокоится, получив первый конверт с пачкой денег.
В конце концов, это же не навсегда.
ГЛАВА 6
Он хочет стать инженером? Каким-то жалким механиком? Какое счастье, что мой бедный отец не дожил до этого дня. И это с его образованием, с его воспитанием, полученным благодаря нам, — он ведь как-никак Бэрд. Да и Литтон, кстати. У него есть долг. А сейчас хоть раз в жизни поступи как мужчина, пойди и скажи ему, что-либо он идет в армию, либо ты лишаешь его наследства.
Патрульное судно «Амираль Енка», наши дни, через пятнадцать лет после Прорыва