О том, как и чём закончился весь этот кошмар, повествует выписка из журнала Курмышского уездного суда 1814 года. Суд состоялся в субботний день 28 февраля. В этот день в суде «слушали выписку, учинённую о бывшем в доме вдовы, экономической крестьянской жены Прасковьи Раздьяконовой… ночью, часу с 8-го до 1-го, стуке с улицы и внутри самой избы, бросании камнями, чулками и лаптями несколько ночей». Чем же закончилось это уникальное для истории отечественного полтергейста судебное заседание? Решение суда заслуживает того, чтобы привести его почти полностью:
— Хотя живущая в оной избе с вдовой Прасковьей Раздьяконовой девка Настасья Сергеева… и подозревалась в чинении в той избе, равно и снаружи оной стука и метании камнями и прочим, но обстоятельства и открывают, что всё оное производимо было кем-либо с намерением, дабы бросанием камней, поленьев и произведением стука навести на живущих в тех домах страх, дабы чрез оный отдалить от домов своих, и, воспользуясь тем временем, произвести воровство, какового содержания на счёт девки Настасьи Сергеевой отнести никак не можно, поелику, как существо дела сего доказывает, что когда тот стук происходил, девка Сергеева находилась в избе, следовательно и чинено оное было неизвестными людьми, в подтверждение чего служит и то, что когда происходил стук у дьякона в избу, то сенная дверь заложена была с надворья цепью и, как видно, с выдумкой, дабы отнять случай произвести гвалт. Относительно того, что во время бытности городничего в доме Раздьяконовой сверху потолка упал кирпич, по удостоверению бывших тут, кем оный брошен, не запримечено, в каковое время девка Сергеева лежала по болезни на полатях, то и сие действие к ней причесть, равно и то, как унтер-офицер Притков показывает, что в бытность его в том доме неизвестно кем брошен в него стакан с водой и стоящие на брусу горшки — весьма сомнительно. А непосредственно всё сие относится к хитрым предприятиям злонамеренных людей, к нерасторопности и слабости полицейского надзора. Но однакож за тем за всем девку Сергееву на будущее время оставить в сильном подозрении, а случай сей, на основании воинского устава, процессов 2-й части 5-й главы, 9-й и 10-й статьи, предать суду Божию, а во обстоятельствах оного сочинить особое постановление».
У курмышских следователей и у Курмышского уездного суда было достаточно сложное положение. С одной стороны — доказано, что стучать и бросаться камнями, лаптями и прочим Настасья не могла. С другой — всё это ведь было же! И не к кому обратиться за консультацией, как это 175 лет спустя сделал московский следователь И.А.Баринов, обратившись в Комитет «Биоэнергоинформатика», где подтвердили, что да, такое бывает и называется это полтергейст.
А тогда ещё дело осложнялось общим неприятием случившегося. Командно-административные круги того времени обладали значительным иммунитетом к тому, чтобы признать случившееся реальным фактом. А событие между тем стало для курмышан предметом самой широкой гласности. К тому же всё происходило в избе, стоявшей напротив городской думы. В доме Раздьяконовой, видимо, побывали не только мещанин Максим Малюгин и Михаил Поляков «со товарищами, всего 12 человек», но и многие другие курмышане. И не случайно дело по этому следствию было взято губернаторским чиновником без возврата. Тот факт, что само событие и связанное с ним судебное разбирательство сохранились в памяти курмышан по крайней мере до 1874 года, также говорит о многом. Поэтому суду надо было принять крайне взвешенное решение. И, похоже, суд с честью вышел из этого испытания, приняв решение, которое удовлетворило всех: предать дело суду Божьему. Нельзя же было всерьёз списывать на проделки нечистой силы! Начальство за это по головке не погладит. Но нельзя и наказывать невиновную Настасью. Решили, с оглядкой на, начальство, оставить её «в сильном подозрении». Но ведь кто-то же должен был стучать в стены, бросать камни, кирпичи и прочее! Если не Настасья и не нечистая сила, то кто же? Выход был найден поистине блистательный: «всё сие относится к хитрым предприятиям злонамеренных людей, к нерасторопности и слабости полицейского надзора». Не пойман — не вор. Нашли-таки стрелочника…