Случившееся долго не давало мне покоя, особенно в первые после испытанного ужаса дни. Признаюсь — в поисках объяснений я не обошёл вниманием и оккультную литературу. Тогда, в те первые дни, мне попалась книга С.Тухолки «Оккультизм и магия» 1907 года издания. В разделе «Материализация астраля (вызов духов)» прочёл, что астральные существа очень часто для своей материализации извлекают жизненную силу из живых людей. С этой именно целью, писал С.Тухолка, привидение поражает человека ужасом: под влиянием страха он теряет свою жизненную силу, которую астральный фантом быстро поглощает. Холодеет же человек не от страха, как принято думать, а от потери жизненной силы, пояснял С.Тухолка.
То, что тогда я действительно похолодел и лежал подобно хладному, но ещё влажному от хладного же пота трупу — для меня не подлежит сомнению. Но от чего? От потери жизненной силы? Да её (в общеупотребительном смысле) в тот момент у меня, по-моему, просто не было! От страха? Скорее, от крайней формы его выражения — ужаса. Да и никакого привидения в моих тогдашних ближайших окрестностях видно не было… Может быть, оно, похитив все мои жизненные силы, к тому времени уже убралось восвояси? Или ему не хватило даже всех моих жизненных сил и потому оно оказалось не в состоянии материализоваться? Вопросов было больше, чем ответов. Объяснение С.Тухолки меня не устроило.
Заглянул и в последнее издание Большой Советской Энциклопедии. Там — о ужас! — об ужасе ни слова. Лишь в издании 1956 года, том 41, нашёл: «Страх — чувство, возникающее у человека в случае какой-либо действительной или кажущейся опасности, ожидания боли, страдания. Страх может иметь разную степень: от лёгкого испуга до состояния ужаса».
Лесные страхи
Страх и крайняя степень его выражения — панический ужас — довольно-таки неприятные и коварные чувства, особенно в тех случаях, когда человеку совершенно непонятна вызвавшая эти тёмные чувства причина. Диапазон поступков, которые может совершить охваченный страхом или ужасом человек, может простираться от смешного и до трагичного. Непроизвольно поддавшийся этим тёмным чувствам человек, влекомый инстинктом сохранения своей жизни, способен, например, в лесу с ловкостью обезьяны невероятно быстро забраться на дерево, а дома выпрыгнуть из окна своей «охваченной ужасом» комнаты. И винить его ни в коем случае нельзя. Всем известен феномен лесных или пещерных страхов, нападающих на человека без каких-либо видимых причин. Я не имею здесь в виду страхи, вызванные опасением заблудиться, встретиться со злодеем или диким животным и пр. Сильный человек способен преодолеть эти страхи. Я имею в виду случаи, когда даже сильный и в высшей степени мужественный человек оказывается не в состоянии владеть собой под влиянием внезапно и необъяснимо охватившей его волны ужаса.
Об одной такой истории поведал Павел Гусев. Его очерк «Страх» был напечатан в моей любимой газете «Московский комсомолец» 21 февраля 1988 года.
В конце августа предыдущего года Павел и три его сокурсника решили на моторной лодке подняться вверх по течению глухой, необжитой речушки в Вологодской области. Двое из его сокурсников были опытны в таких делах, а Павел и его друг Миша — здоровенный угловатый парень — знали о таких путешествиях лишь понаслышке. Дней через десять туристы добрались до почему-то заброшенного хутора — огромного домины с пристройками на высоком берегу реки. Сразу же за домом начинался глухой плотный лес. На берегу, почти у самой кромки воды, стояла чуть покосившаяся банька. А на лужайке перед заброшенным домом, где расположились туристы, лежали старые, местами уже тронутые гнилые брёвна. Они лежали поодаль от дома: видимо, у хозяев были какие-то соображения на сей счёт, но они почему-то не были воплощены в дело… Все ушли, покинули это место. Когда, почему, зачем?
Впрочем, эти вопросы посетили Павла и Мишу позже. А пока все вчетвером, удобно устроившись на тех брёвнах, держали, так сказать, военный совет: не оставить ли Павла и Мишу здесь вдвоём дней на десять, чтобы не затруднять их продолжением нелегкого для них способа продвижения. Решили так и сделать, договорившись встретиться здесь же дней через десять. Павел и Миша остались одни. К вечеру они всё ещё были на той лужайке перед заброшенным домом. В сумерках его угрюмые, тяжёлые очертания, по словам Павла, разрослись и удвоились на фоне темнеющего неба. Сразу пропала охота подходить к дому за дровами. Дом притих, стал таинственным и, в воображении незадачливых путешественников, обитаемым… Но в этом они друг другу, конечно же, не признались.