Затем пошли надписи на стенах: «я не могу передать что машина сломана иначе он меня отлупит» (машина для предполагаемой поездки была неисправна); «если вы мне не верите то у вас всё сгорит». И перед сном: «не думайте что я вам лгу вам будет очень плохо».
Наутро 24 февраля исчезли все вчерашние записки, одна из них сгорела на кухне возле мойки. Больше в тот день огня не было. Но зато появилось очень много записок с настоятельными требованиями поехать в деревню. Все записки уничтожались огнём. Кроме одной: «в деревню надо ехать вместе с винокуровым апапыня». Мне сказали, что Апапыня, видимо, разрешил сохранить эту записку для передачи её мне. Записку сохранила на себе бабушка. Среди уничтожившихся записок были и такие: «если вы поедите то напишите на такой же бумаге и полож на кухонный стол апа»; «когда уедите гореть ничего не будет я останусь здесь и буду охранять квартиру».
К вечеру Апапыня, видимо, проголодался и попросил запиской еду. Поставили тарелку макарон и стакан воды. Макароны исчезли, воды осталось полстакана. И опять записка: «спасибо за воду и макароны хочу молока апапыня». Поставили стакан молока, вскоре молоко исчезло. И ещё записка: «извените меня пожалуйста я ещё хочу тёплых макарон и мяска если можно апапыня». Через некоторое время кусок мяса был откушен, макароны исчезли, рядом записка: «спасибо».
25 февраля с утра и до четырёх часов дня опять возгорания и записки. Решили задобрить Апапыню тарелкой макарон с мясом. Не тронул, зато рядом нашли записку: «мне это надоело». Спросили, что надо. В ответ: «хочу толчёной картошки свежего молока и мяса». Через полчаса, в 18.52, пришёл я.
Меня, естественно, интриговало, что моя фамилия фигурировала в записке. Поэтому, получив у Вовы консультацию, как вступить в переписку с Апапыней, я тут же написал на листке из стопки бумаги, на которой велась вся переписка: «Апапыня! Зачем мне надо ехать в деревню?» Это было в 19.00. Стали ждать ответ. С Вовы я, естественно, не спускал глаз. Несколько раз подходили к столу — пусто. В 19.25 нашли под столом ответ: «я вам полностью доверяю и поэтому я прошу постереч вову и его маму в деревне апапыня». В 19.30 я запиской спросил Апапыню, будет ли он хорошо вести себя в квартире, если я поеду в деревню? Вскоре на обоях в коридоре нашли ответ: «да хорошо». А в 19.56 в коридоре же в полстены на обоях карандашом: «винокуров мне нравится».
Я невольно вспомнил Зинаиду Прокопьевну из-под города Николаева. В записке она была названа «тёткой Зиной». Правда, мне чёрт в племянники пока не набивался, называл по фамилии, а не «дядя Игорь». И на том спасибо. А вообще-то мне грех обижаться на Апапыню: к Винокурову я и сам неравнодушен…
Завершение истории с записками наступило через два дня. Я пришёл вместе с А.А.Шлядинским и корреспондентом одной из всесоюзных газет. В основном при нас было спокойно, лишь однажды мой портфель перекочевал из коридора на диван спальной комнаты, шапка с шарфом Вовиной мамы оказалась на полу, да чудесная меховая шапка корреспондента — в раковине ванной комнаты: там из перевёрнутой вниз дном шапки, как из переполняемой кастрюли, потоками стекала холодная вода. Шапку первым обнаружил я, закрыл кран холодной воды и сообщил о случившемся владельцу шапки. Все искренне переживали. Я попытался разрядить обстановку, сказал, что это второй такой случай, первый из мне известных произошёл со мной. Это было несколько лет тому назад, причём в одной из раковин оказалась моя зимняя шапка, в другой — мой зимний ботинок. Я говорил и чувствовал, что даже если бы соврал, что и моё зимнее пальто оказалось в ванне с водой (чего не было — того не было), то и это не послужило бы утешением…
Ну, а хозяев обуревал вопрос: ехать — не ехать? И меня тоже. Уж больно напористо, с какой-то, я бы сказал, нездоровой прямо-таки настойчивостью Апапыня гнал всех нас в деревню. Очень уж это было подозрительно. И меня зачем-то вовлёк в эту историю. Что бы всё это значило? Ехать — не ехать? Хозяева пытались получить ответ, естественно, от меня, я — от них…
Помимо чисто бытовых трудностей (неисправная машина, скользкая долгая зимняя дорога и пр.), было какое-то почти неуловимое ощущение, что кому-то очень нужно, чтобы квартира хоть на время опустела. Чувствовалась как бы чья-то воля, чьё-то почти непреодолимое желание… И вот это-то и было более всего подозрительно. И тут, в процессе этого обсуждения, пришла записка (было уже около десяти часов вечера). Она гласила: «Рискните только когда вы съездиете то я уйду». Именно тогда мы твёрдо решили не ехать.
С тех пор больше записок вообще не было. Но зато, как и было обещано, возобновились возгорания. С некоторыми перерывами они продолжались до начала августа. Может быть, зря мы не послушали Апапыню? К тому же в конце марта — начале апреля к огню добавилась вода. Сначала — капельки на потолке, потом их становится всё больше и больше, далее вода льётся потоком, обливает Вову с головы до ног и с ног до головы. Однажды поток воды из горящего шкафа вылился прямо в присутствии милицейского работника. А первого апреля (интересная дата) в коридоре на полу водными струйками было выписано: «апапыня».