Однако даже в таком ограниченном масштабе книга стремится показать, что религиозное насилие проявляется в общественной жизни повсюду и в каждой духовной традиции. Нет религий, склонных к насилию больше других: ислам по природе своей не насильственнее того же христианства. И точно так же нет религии, которая была абсолютно ненасильственной и свободной от прецедентов кровавого активизма – он присутствует даже в буддийских обществах. Нынешнее религиозное насилие поистине глобально.
Просуществуют ли эти движения вечно? Меня порой спрашивают, является ли сегодняшний период мировой истории кратковременной социальной «ломкой» или так оно все и останется. На это я отвечаю, что конкретные движения как появляются, так и исчезают. Часто они существуют не более нескольких лет, не вынеся груза собственных же надежд на религиозное и социальное возрождение, или тонут в коррупции и внутренних дрязгах борьбы за власть. Однако же общая нарастающая разуверенность в секулярном национализме – проблема, которая некоторое время останется с нами. Провоцирующие ее тенденции – демографические сдвиги, международные экономико-социальные перемены – продолжат терзать национальные государства, что приведет к оформлению неонационалистических и оппозиционных движений. Некоторые из них в поисках легитимации обратятся к религии.
Поэтому история «религиозного насилия в глобальном масштабе» еще далеко не окончена, и последние ее главы только предстоит написать. Надеюсь, что изложенные в этой книге идеи и заявленный в ней подход к анализу феномена останутся полезными для понимания новых и существующих ныне форм религиозного насилия и в будущем.
Предисловие и благодарности
Меня иногда спрашивают, с чего бы такому славному парню, как я, изучать религиозный терроризм. Интеллектуальные объяснения задающих этот вопрос, как правило, не устраивают – как если бы одного моего интереса к общемировым религиозным и социальным процессам было мало. Им нужно еще что-то личное.
Обычно я отвечаю, что занимался национализмом и глобальным конфликтом, а потом заинтересовался регионами, где общество менялось с большим трудом, а мирные решения оборачивались насилием. Некоторое время прожив в индийском штате Пенджаб, где разворачивалась борьба между правительством и воинствующими сикхами, я собственными глазами мог наблюдать разрыв социальной ткани. Запечатлев в своей памяти ужасы той эпохи террора, я отправлялся в неспокойные места по всему миру с целью понять, как рушится гражданский порядок и как именно могут переплетаться религия и насилие.
Однако другой мой ответ и вправду довольно личный. Как человек, выросший в набожном окружении среднезападного протестантизма, я знал, сколь мощно религия способна преображать человеческий потенциал. Для меня эта ее преображающая способность всегда была чем-то хорошим (и в основном ненасильственным) – как связанная с мотивами личной целостности и социального искупления. Я говорю «в основном», потому что даже из собственного участия в правозащитных и антивоенных движениях предшествующего поколения вспоминаю моменты, когда дело доходило до открытой конфронтации, а порой и до кровопролития. Поэтому я ощущаю определенное сродство с нынешними религиозными активистами, для которых религия – это всерьез, и спрашиваю себя, не движет ли ими, помимо прочего, настолько сильная и безусловная вера, что из моральных соображений они даже готовы убивать и быть убитыми.
Сам я в своем общественном активизме, впрочем, до таких пределов не доходил и по-прежнему не могу вообразить ситуацию, когда даже самое достойное дело оправдывало бы отнятие чужой жизни. Поэтому мне захотелось понять: что еще движет теми, кто за это достойное дело не просто сражается, а идет на религиозные теракты? Я задался вопросом, почему их взгляды на религию и участие в общественной жизни приняли такой летальный оборот и почему они нисколько не сомневаются, что вправе сеять разруху и смерть, – и сеют их так жестоко и напоказ.
В поисках ответов на эти вопросы я обратился к изучению не только индивидов или отдельных кейсов, но и к более общим социально-политическим изменениям, которые происходят сегодня в мире и выступают контекстом для множества насильственных инцидентов. Этой же теме посвящена и другая моя работа, в своем роде спутница этой – «Глобальное восстание: религиозные вызовы секулярному государству»[2], хотя тут вместо активистских движений я скорее делаю акцент на кровавых событиях. В итоге я обнаружил, что исследование этого поразительного феномена может немало поведать нам как о самой религии, так и о публичном насилии и современном обществе в масштабах почти всего мира.
2