Nom d’un coq! Я возмущен, я разъярен. Я решаю, что этот дьявольский змей жил уже слишком долго; я сделаю то, что предписала госпожа аббатиса и разрежу его грязное тело на столько частей, сколько недель в году!
Morbleu! Я отправляюсь в Руан и получаю этот святой меч; я возвращаюсь, думая, что я поймаю змею, ждущую в часовне для свидания – потому что я запретил мадемуазель выходить. Но ее глупая мать нарушила все мои планы, и я должен был бороться со змеей почти в тишине – я не мог кричать и проклясть ее, как положено, иначе я разбудил бы девушку и она сошла бы с ума, как мадам Биддл.
Eh bien, возможно, это и к лучшему. Если бы я произнес все грязные проклятия, приготовленные мною для убийства голубоглазой змеи, веса всех священников, пасторов и раввинов мира не хватило бы, чтобы отпустить грехи с моей души.
Остров исчезнувших судов
1
«Меврув», следующий в Суматру из Амстердама, стоял пришвартованным на голландском побережье в час дня в 1925 году. Среди голландских колонистов я узнал знакомую фигуру. Маленький человек с прямой военной выправкой, с навощенными усиками и сияющими голубыми глазами был так же заметен на фоне толпы мягкотелых плантаторов, торговцев и мелких администраторов, как fleur-de-lis[43] на грядке с капустой.
– Бога ради, де Гранден! Что вы делаете здесь? – изумился я, хватая его за руку. – Я думал, вы вернулись к своим микроскопам и пробиркам после того, как разгадали тайну замка Бруссаков.
Он усмехнулся, словно белокурый брат Мефистофеля, пожал мне руку и пошел со мной.
– Eh bien, – кивнул он, – я тоже так думал, однако не столь внимательные господа Ллойды полагают по-другому. Они прислали мне срочное сообщение и попросили расследовать одно дело на другом конце земли. Я не хотел ехать. Лето в разгаре, и черные дрозды поют в кронах деревьев Сен-Клу. Кроме того, у меня много несделанной работы. Но они сказали: «Назовите свою цену, без вопросов» – а, hélas, курс франка сейчас так упал! Я сказал им: «десять фунтов стерлингов за каждый день моей поездки, плюс необходимые расходы». Они согласились. Voilà. И вот я здесь.
Я смотрел на него с изумлением.
– Ллойды? Десять фунтов стерлингов в день? – повторил я. – Что творится в этом мире?..
– Ля-ля! – воскликнул он. – Это длинная история, друг мой Троубридж, и глупая сделка, – но, во всяком случае, английские деньги нормальные. Послушайте, – он понизил свой голос до конфиденциального шепота, – вы знаете этих господ Ллойдов, hein? Они страхуют суда в случае их пропажи. И это их дело сейчас стало и моим делом. В последнее время у английских страховщиков было много требований выплаты на суда с хорошей репутацией. Например, на исправное небольшое голландско-индийское судно «Ван Дэмм» водоизмещением в двенадцать тысяч тонн. Оно отправилось из Роттердама в Суматру со специями и шелками, с королевским жемчугом, запертом в сейфе. Где оно теперь? – он выразительно развел руками и пожал плечами. – Никто не знает! О нем никогда никто больше не слышал, и Ллойды должны были компенсировать ценность его владельцам. Вот французский пароход «Лориент» тоже растворился в воздухе, и британский сухогруз «Найтингел», и шесть других судов ушли. А куда ушли, никто не знает, и господа Ллойды совершают выплаты. И все это в пределах одного года. Parbleu, слишком много! Английская компания платит свою страховку как истинный спортсмен, но она уже начинает вдыхать аромат мертвой рыбы. Они наняли меня, Жюля де Грандена, исследовать это дурацкое дело и доложить им, куда пропали суда.
Для этого может пройти год, может пройти только месяц, может пройти время, пока я не стану лысеть, как вы, друг мой Троубридж, – я не знаю. Вне зависимости от этого я буду получать мои десять фунтов каждый день плюс все непредвиденные расходы. Скажите мне, не поступают ли эти господа Ллойды опрометчиво впервые за их долгую карьеру?
– Похоже, что – да, – согласился я.
– Нет, – ответил он с одной из своих волшебных усмешек, – вспомните, друг мой Троубридж, – господа Ллойды, как известно, никогда не теряли деньги ни в какой сделке. Morbleu! Жюль де Гранден, как говорят американцы, вас станут ненавидеть!
«Меврув» продвигался, покачиваясь, через прохладный европейский океан, летние моря и, наконец, через тропические воды Полинезии. Пять ночей в смальтово-синем небе пылали звезды, на закате шестого дня воздух сгустился. К десяти вечера корабль был задрапирован в покров из черного бархата, словно укутанный заварной чайник – так непроницаема была темнота. В десяти футах от светящихся иллюминаторов все объекты оказались неразличимыми, в двадцати – невидимыми, за исключением, разве что, фосфоресцирующих прыгающих морских обитателей. Сам океан был частью окружающего нас мрака.