Кабину слишком сильно накренило вниз, отчего давление в моей голове усилилось в несколько раз. Я буквально ощущал, как мозг вдавливается куда-то в затылок. Глаза бегали из стороны в сторону, теряясь в ориентации. До меня дошло только сейчас, что нистагм застиг меня довольно быстро, однако, тут нечему удивляться. Кресло Барани в сравнении с этим – смехотворная карусель для детей!
Мой рот непроизвольно раскрылся. Нижняя челюсть всё опускалась и опускалась, но я не мог противиться этому. Мышцы не слушались меня, а мозг казалось вот-вот уснёт – «Может это и к лучшему? Я не хочу видеть свою смерть. Пусть уж лучше это произойдёт в отключке, может хоть эту милость я заслужил в свой жизни?»
Перед глазами пролетали картинки моей жизни. Студенческие годы пронеслись мимо короткой бессмысленной киноплёнкой. Первая работа мелькнула лишь на пол секунды. Зато, лицо жены остановилось, чтобы я смог ещё один раз взглянуть на неё, рассмотрев её милые ямочки, маленький носик, нежную кожу и длинные, шелковистые волосы, сияющие в глубинах тьмы. Я ни о чём не жалею – жизнь была полна на разные эмоции. Лишь об одном мне грустно – я слишком мало времени проводил со своей любимой и нашей маленькой дочуркой, которая только недавно научилась говорить: «Папфа, бублю тебя!»
- Чёрт возьми, я не хочу умирать! – во весь голос закричал я, в надежде, что меня услышат небеса, ведь близость с ними ощущалась с каждой пройдённой секундой.
Краем глаза я выхватил лицо Александра Владиславовича, освобождённое от всяких страхов. Он был поглощён происходящем и похоже… радовался данному событию, словно маньяк, намеревающийся покончить со своей жертвой. Такой дьявольской улыбки я не видел давно. От этого мне стало тошно, и я отвернулся, чтобы не свихнуться в конец, хотя, быть может именно это мне сейчас и нужно было, чтобы отвлечься от криков боли.
Несколько секунд спустя, самолёт тряхнуло с неимоверной силой, будто кто-то вдарил по нему, словно по валанчику ракеткой. Затылок мой лихо приложился к немного жёсткому кожаному креслу, так и норовящему сломаться. В какой-то момент моё лицо зажглось волной боли. Следом, я рассмотрел нож, несущийся в сторону дыры, а потом мои глаза вновь словили расфокусировку. Последнее, что я увидел – голова пилота, лежащая на болтающемся в лево и право, руле. Несносная толща ужаса пробила мою дамбу спокойствия и безмятежности, доверху наполнив мой жизненный резервуар. Лёгкие с трудом ловили воздух. Сухость распространилась по всей полости рта. Мой пульс, некогда подскочивший до высшей планки, сейчас едва прослеживался, с трудом угадываясь в глубинах моего организма, словно гудок несущегося поезда, эхом понёсшийся куда-то вдаль длинного туннеля, в котором не было начала и конца. Тело постепенно немело, несмотря на жёсткие толчки внутри салона. Ничто уже не могло привести меня в чувство. Картинка передо мной сужалась, закручиваясь в чёрную спираль, как при туннельном зрении. Периферия вокруг исчезала, становясь частью всеобъемлющей тьмы, наползающей плотным матовым облаком. И, вскоре, веки смежились, скрыв от меня полную катастрофу и погибель оставшихся членов экспедиции.
***
Проснулся я от жуткого холода, грызущего меня со всех сторон. Тело тряслось, а пальцы рук синели. На ресницах появился иней, затмевающий обзор. Не без труда мне удалось выбраться из разбитого самолёта, почти полностью утонувшего в снегу. Не знаю каким чудом, однако же, мне удалось выжить.
На тот момент я не заметил самой главной вещи, так яро бросившейся любому здравомыслящему человеку в глаза. Вокруг меня лежали обглоданные кости пятерых членов группы. Тело пилота и вовсе исчезло. Но, тогда я пребывал в дурном сне, окутанный туманом боли и пеленой растерянности. Хотелось поскорее разорвать ремень безопасности и рвануть куда глаза глядят, подальше от этого проклятого самолёта. Так я и сделал, но перед этим, мне пришлось вытащить небольшую часть металлической конструкции, вгрызшейся в моё правое предплечье. Боль была дикая и пронзительная. Я кричал во всю мочь, лишь бы только заглушить эту боль. Мне удалось нащупать аптечку. Навыков оказания первой помощи у меня не доставало, но шить я умел, поэтому, оказалось не так уж и сложно заштопать самого себя. Удивительным образом металлический штырь задел лишь мышечные ткани, не затронув кость. Чтобы было надежнее, пришлось взять бинт и обмотать руку в несколько слоёв. Насколько же загадочен наш организм. Пребывая в полном отчаянии, адреналин дал ясность ума и помог вспомнить многое, из того, чему меня обучали. Жаль, что наш мозг не может работать также изо дня в день, хотя, тогда бы он наверняка сгорел от того количества многозадачности, которые на него навесил человек.