— Не ваш отец, — возмутительно хладнокровно ответил Витор. — Граф Жуан Линьярес де Сильва.
Из глаз Исы исчезла томная, чарующая мужчин бархатистость, а ее место заняли гневные всполохи преисподней.
Как и полагается будущей герцогине, Иса старалась говорить спокойно, но сквозь ровный тон все равно прорывались звенящие нотки.
— Кто дал тебе право распоряжаться моим подарком и решать кто на нем будет ездить?
Кровь бросилась в лицо юной графини и ошпарила щеки жарким румянцем. Витор, хоть и был не трусливой породы, невольно отступил перед разгневанной хозяйкой.
— Разве я не говорила, чтобы ты к нему никого не подпускал? Кто ты такой, что посмел ослушаться моего приказа? — Иса взглядом обшаривала стены в поисках кнута, чтобы немедленно наказать наглого раба сразу за все, но на глаза ничего не попадалось. Зато графиня заметила мажордома, разыскивающего ее, чтобы справиться к какому часу готовить обед. — Фуртадо, ты то мне и нужен! — воскликнула она.
— К вашим услугам, сеньорита Исабель, — учтиво поклонился он. — Какие будут распоряжения?
— Вот его, — Иса ткнула ухоженным пальцем в отступившего в тень Витора. — Связать, вывести во двор и высечь на глазах у всех. В назидание тем, кто полагает, что мои приказы можно не исполнять!
— Сеньорита, могу я узнать, в чем он провинился? — поинтересовался Фуртадо, ошибочно полагая, что юная госпожа нуждается в наставлениях, и только подливая масла в огонь.
— С каких пор моего слова недостаточно, чтобы его исполнять? Хочешь занять его место? Может, это тебя надо высечь, раз слуги и рабы не исполняют приказы? — теперь Иса наступала уже на Фуртадо, растерявшего под гневным взглядом и угрозами госпожи все свое достоинство.
— Пойдем, парень, — повернулся он к Витору, до конца не верящему, что нежная и хрупкая с виду девушка, хоть взбалмошная и капризная, способна высечь человека.
Но уже подоспели остальные слуги и, взяв под руки, повели его на двор.
Фуртадо медлил, оглядывался на госпожу, не решаясь привести в исполнение ее приказ — граф де Сильва не жаловал телесные наказания в своем доме, и с тех самых пор, как Фуртадо приехал на Новую Землю, хлыст ни разу не опустился на спину слуги.
— Чего ты ждешь? — Исабель сжала кулаки и притопнула от злости.
Если даже дома в отсутствие отца не может заставить слуг повиноваться, то какой же хозяйкой проявит себя в доме герцога?
— Промедлишь еще хотя бы минуту, и тебя высекут вместе с этим невольником, — взвизгнула Иса. — Я сама высеку вас обоих! — и направилась к конюшне, но свист рассекаемого воздуха заставил ее остановиться и обернуться.
А когда хлыст с жутким звуком опустился на плечи Витора, обвил, оставляя темный след, Иса невольно закрыла глаза ладонями, но вспомнив, что она графиня, а в скором будущем герцогиня, отняла руки от лица и гордо распрямилась.
Ослепленная злостью на раба, брата и требуя немедленной расправы, она и не подозревала насколько ужаснет устроенная ею же экзекуция.
Иса до боли кусала раскрасневшиеся губы, чтобы сдержать вскрик, рвущийся из груди, каждый раз, как плеть, теперь уже с влажным чмоканьем опускалась на еще утром бывшую белой, а сейчас пропитавшуюся кровью рубаху, но не могла отвести взгляд от зачаровывающей своей безжалостностью картины.
Не в силах стоять, Витор упал на колени, когда леденящий звук, с которым хлыст рассекал воздух, перебил перестук копыт.
Слуги расступились и сквозь их кольцо на жеребце Исы неторопливо проехал Жуан.
Иса едва сдерживалась от негодования — это изнеженное ничтожество, бесхребетный слизняк, мало того, что посмел взять ее коня, так еще собирается диктовать как вести дом и в присутствии челяди объявляет себя главой дома. Кто же после этого будет ее слушаться?
Но, не желая делать слуг свидетелями ссоры господ, ласково улыбнулась брату, отчего несчастного пробил озноб.
— Жуан, похоже утренняя прогулка пошла вам на пользу? — мгновенно превратившись из грозной хозяйки в заботливую сестру, поинтересовалась она. — Достаточно ли резвый конь? Не утомил ли он вас?
Хоть и дрожа от страха перед сестрой, Жуан степенно шел к дому и важно качал головой.
— Нет, недостаточно резвый, — я хотел поупражняться в верховой езде, но эта кляча еле плелась, поэтому я так быстро вернулся, — Жуан постарался незаметно отереть блестевший от пота лоб. — Наверное, потому что он такой медлительный, его и подарили девчонке. Когда папенька вернется, попрошу купить мне самого быстрого жеребца.
Иса с трудом удержалась, чтобы не отвесить братцу хорошую затрещину, но слуги все еще перешептывались и провожали их испуганным взглядами.
— Вы наверное проголодались после прогулки? — продолжала нежно ворковать Иса. — Я велела приготовить для вас сытный завтрак.
— Я скажу папеньке, что ты была хорошей сестрой, — важно кивнул Жуан, вечно ущемляемая гордыня которого с алчной жадностью впитывала показную заботу Исы и помогла увериться, что власть графа де Сильва полностью перешла в его руки.
— Буду весьма признательна вам, брат, — кротко ответила Иса, кивком показывая служанке, что может подавать на стол. — Пожалуйста, сделайте мне приятное, поешьте, я сама выбирала блюда, — злости и жажды мести Исы хватило даже на то, чтобы присесть перед заморышем в почтительном поклоне, почти как перед отцом, что еще больше возвысило Жуана в собственных глазах.
— Только, если ты составишь мне компанию, сестра, — он старательно подражал словам и тону отца, но бегающий взгляд и дрожащий голос сводили на нет все усилия.
— Конечно, — мило улыбнувшись, Иса опустилась на стул по левую руку от брат, занявшего место отца.
Она только сверкнула глазами, но тут же потупилась в тарелку. Наблюдая исподтишка, как брат со степенным жеманством, нелепо подражая отцу и стараясь скрыть жадный аппетит, поглощает вкуснейшие, но вредные для него блюда, Иса мыслями вернулась к рабу, высеченному вкровь по ее воле.
Зоркий глаз графини не упустит ни малейшего проступка, поэтому, едва она скрылась в большом доме, все поторопились вернуться к своим делам, оставив истерзанного конюха на солнцепеке.
И Витора не было сил, чтобы даже подняться на колени, и он продолжал лежать в том же положении, как упал после очередного удара, пронзившего болью рассеченную плоть.
Нос забило пылью, сочащаяся кровь густела и постепенно засыхала, стягивая кожу и приклеивая к ранам лохмотья, некогда бывшие рубахой.
Даже злость на капризную и избалованную девчонку, поселившаяся в сердце с первым ударом кнута, отступила под накатывающей волнами и отупляющей болью. Хотелось закрыть глаза и перестать чувствовать, но беспамятство не приходило.
Он слышал ленивое жужжание мух, почти неосязаемый ветерок от их крылышек, то, как перебирали крохотными лапками, подбираясь ближе к ранам, но не было сил даже отогнать их. Любое движение, даже дыхание причиняло боль.
— Ты что здесь лежишь на самом зное?
Сквозь сплошную боль прорвался торопливый шепот. Чья-то тень заслонила ослепительно-белый диск солнца. Мокрая тряпица коснулась иссохших и потрескавшихся губ, и Витор сразу же вцепился в нее зубами, жадно вытягивая влагу.
— Давай, поднимайся, — тонкие руки с шершавыми пальцами подхватили его под мышки. — Что разлегся! Мне тебя не унести, поднимайся.
Исхлестанная шея не поворачивалась, и Витор скосил глаза — Дипали пыталась его поднять, при этом склонилась так, что палла сари едва не соскальзывала с плеча.
— Пойдем-пойдем, а то солнце тебя высушит, — она змеей подлезла под его руку, но поднять сил не хватало.
Витор попытался встать, но ноги дрожали и держали плохо. Хоть он и старался облегчить старания Дипали, но, все равно, девчонка почти несла его на себе до самой конюшни, где и уронила на ворох соломы.
— Спасибо, — прохрипел Витор.
А Дипали, ненадолго исчезнув, тут же вернулась и поднесла к губам глиняную пиалу.