— Разве я не совершенна? — кружась перед зеркалом, спрашивала она у служанки. — Как же жалко прятать такую красоту под платьями. Посмотри какие они красивые, — Иса приподняла ладонями грудь. — Не хуже, чем у статуй на картинках в папочкиных книгах. А какие нежные — она зажала пальцами маленькие розовые соски. У тебя ведь не такие нежные, правда?
Пурнима смущенно покачала головой в знак согласия.
— Покажи! — потребовала Иса.
_________________________________
[i] В РигВедическом контексте Сома состоит из смеси молока, мёда и сушёногоAmanita muscaria(мухомор)
— Покажи, я сказала! — нахмурившись, Иса наступала на растерявшуюся девушку и дернула плотную ткань, снимая ее с плеча. — Конечно, не такие! Посмотри, какие они большие и уродливые, — она ущипнула за крупный коричневый сосок, так, что Пурнима вскрикнула. — Ты вся как будто грязная, к тебе прикасаться-то не хочется.
Иса ткнула пальцем в большую грудь, посмотрела, как она тяжело заколыхалась и, весело рассмеявшись, упала на кровать.
— Обтирай! — вытянула стройную ногу и сама засмотрелась. — Если бы можно было не носить такие длинные платья. Если бы мужчины могли увидеть мои ножки, они, без сомнения, пожертвовали бы титулами и состояниями за возможность к ним прикоснуться. Да?! — снова посмотрела на служанку, присевшую у кровати и прикладывающую к ногам полотенце.
— Конечно, госпожа, — тут же отозвалась Пурнима. — Ни у кого больше нет таких красивых, беленьких ножек.
— И здесь тоже протри, очень жарко, — Иса поставила согнутую ногу, отвела колено и, закрыв глаза, предавалась чувственному удовольствию, пока пальцы служанки осторожно путешествовали по внутренней стороне бедра. — Еще здесь, — она снова провела ладонью по груди.
Пурнима присела на кровать и стала осторожно стирать мелкие бисеринки пота.
— А теперь целуй! — Иса резко пригнула служанку так, что ее лицо оказалось прямо напротив бледно-розового ореола.
Пурнима застыла в нерешительности.
— Целуй, а то вышвырну на улицу, — томно прошептала Иса. Ее глаза оставались прикрытыми, а розовые губы приоткрылись.
Плаксиво сморщившись, Пурнима наклонилась и осторожно коснулась груди хозяйки.
— М-м-м, — протянула Иса. — Смелее.
Пурнима сильнее втянула нежную кожу и покатала языком чуть увеличившийся сосок. Было щекотно а от кожи госпожи исходил едва уловимый запах розовой воды. Прунима и сама не заметила, как все более жадно начала захватывать податливую плоть, но вдруг ее грубо оттолкнули. Она упала на пол и ошеломленно хлопала ресницами.
— Понравилось? — приподнявшись на локтях и глядя на служанку сверху вниз, ухмылялась Иса.
Пурнима неуверенно покачала головой.
— Конечно, понравилось! — Иса легко соскочила с кровати и уже сама вытирала грудь после служанки. — Подай мне пеньюар, — потребовала она и спросила, продевая руки в широкие рукава: — А ты замужем? — Иса перекинула волосы на плечо и хитро посмотрела на Пурниму.
Девушка что-то невнятно промычала и замотала головой.
— Из тебя получится очень нежная жена. Надо будет заняться этим, — заявила Иса, окончательно смутив служанку. — Теперь, начинай меня готовить, а то скоро прием, — и опустилась на банкетку.
— Накрась меня, — с придыханием попросила Иса и в предвкушении закусила нижнюю губу.
Пурнима настороженно покосилась на дверь, опасаясь прихода сеньоры Эдуарды, а затем проворно принесла из своего чуланчика дешевую деревянную шкатулку. Развела порошок сурьмы и тонко отточенной палочкой провела госпоже по самой линии роста густых ресниц, чуть-чуть приподняв внешний уголок.
Иса едва не подпрыгивала от нетерпения, но неимоверным усилием воли оставалась сидеть на месте, не желая лишиться глаза.
Наконец, служанка отошла, и графиня получила возможность посмотреть на результат.
Иса восхищенно охнула — казалось, темные глаза стали еще более выразительными, и взгляд приобрел особенное, лукаво-пленительное выражение.
— Губы! Еще губы, чтобы никто не мог устоять, — возбужденно прошептала она.
Пурнима взяла коробочку с киноварью и аккуратно нанесла ее на губы хозяйки.
Иса вытянула их трубочкой, отчего, благодаря ярко-красному цвету, они стали напоминать сердце.
— Слишком ярко, — недовольно протянула она. — Никто не поверит, что это естественный цвет.
Она стерла полотенцем лишнюю краску и удовлетворенно качнула головой — ее губы, более яркие, чем обычно, на фоне светлой кожи напоминали распустившийся розовый бутон.
— Белила вам не нужны, у вас и без того прекрасный цвет кожи, — заверила Пурнима. Чем вызвала у хозяйки довольную улыбку.
Но тут же Иса схватила служанку за волосы и притянула ее к себе так, что ухо оказалось напротив чувственных губ графини.
Пурнима оцепенела, ожидая, что еще выкинет непредсказуемая хозяйка, чье горячее дыхание скользило по шее и пробиралось под волосы.
— Ты принесешь мне такую краску. Но, чтобы об этом никто не знал. Поняла?
Пурнима судорожно кивнула. Иса ее не отпускала. Тогда она кивнула еще раз, более энергично.
— А еще ты мне принесешь… — совсем приблизившись к уху, едва слышно прошептала Иса и прикусила мочку.
Пурнима вскрикнула и отшатнулась. На коже вспух отпечаток зубов, но боли служанка не чувствовала. Прикрыв рот, она испуганно посмотрела на хозяйку, но встретила ее холодный взгляд.
— Принесешь и никому не расскажешь. А теперь, надуши меня! — Она встала и сбросила пеньюар.
Пурнима взяла со столика маленький пузырек. Ухо пылало, а мысли путались, но она бездумно провела смоченной в жасминовом масле палочкой по ложбинке груди, по запястьям, по проступающим на шее голубоватым венкам и сбрызнула волосы. Комнату наполнил сладкий цветочный аромат.
— Не правда ли, я хороша? — покрутилась Иса после того, как Пурнима зашнуровала тяжелое платье из черного шелка.
В отличие от платья для мессы, закрытого до подбородка, бальное позволяло любоваться белизной округлой груди в низком прямоугольном корсаже, застенчиво прикрытой узкой полоской присборенного кружева. Оно же, спускаясь от локтя к запястью, укрывало искусной паутинкой пленительную хрупкость рук.
— Минуточку, — подняла указательный палец Пурнима и, приоткрыв еще одну коробочку, коснулась содержимого перышком, после чего обмахнула грудь госпожи.
Иса взглянула в зеркало и изумленной охнула — в пляшущем свете свечей ее кожа гипнотически мерцала, а, усиливая эффект, на горле, как живой, блестел кровавый рубин — единственная драгоценность, удостоившаяся чести украшать графиню де Сильва.
Витор замедлил шаг, и жеребец недовольно фыркнул. Витор вытащил из-за пояса кружевной платочек, который так брезгливо бросила к ногам благородная госпожа, и вытер лоб. В лицо пахнуло жасмином и сандалом. Тонкий аромат так разительно отличался от ставших привычными запахов соли, сушеной рыбы и кислого вина, что Витор невольно задержал у носа тонкий лоскуток, а потом провел по поблескивающей груди.
— Что застыл? — раздался за спиной окрик и на спину достаточно болезненно опустилась палка.
Витор покосился на щуплого лакея, промолчал и, потянув жеребца, двинулся дальше. Он без труда смог бы переломить хребет тощему прощелыге, украсть коня и сбежать, если бы не браслеты. По этим железкам каждый встречный видел, что перед ним раб. Витора могли убить или снова перепродать.
Рано, слишком рано он обрадовался, когда флот Албукерки захватил бесчинствующие в персидском заливе пиратские корабли. Вопреки ожиданиям, соотечественники не освободили его от кандалов, просто, одних надсмотрщиков сменили другие.
Витор потер зудящую под солнцем, только недавно затянувшуюся рану, наискосок пересекающую плечо. Ее он получил в той самой битве, когда герцог де Альбукерки вознамерился очистить залив от флибустьеров и сделать безопасными торговые пути. Надеясь на освобождение, Витор бросился помогать соотечественникам, и тогда кривая сабля, со свистом рассекая воздух, оставила на нем отметину.