Борис. …Да, меня часто спрашивают, почему в «Бледных розах…» я обратился к другой эпохе. Я ведь обычно пишу о нашем времени, о моих современниках… Но это была моя самая первая пьеса. Тогда я много читал таких авторов, как Ибсен, Стриндберг, Юджин О’Нил, Теннесси Уильямс. Я хотел, не то чтобы подражать … Скорее, вдохновившись — отдать им дань почтения… Они все писали о том, что семья — это страшно. И мне близко такое мировосприятие… А то, что я вернулся к пьесе сейчас, — связанно с тем, что я решил, что очень хочу сделать спектакль с моей любимой актрисой. Потому что она — очень талантливая, и эта роль будто была написана для нее… Я хочу сказать… Вы знаете, — это расхожее клише, о том, как тяжело жить с писателем… Но это правда. И я очень много отношений потерял из-за моей работы. Потому что, — что скрывать? Я — обсессивно-компульсивный писатель и человек. И иногда мне надо полностью увлечься чем-то одним…. Или кем-то одним… Чтобы потом кинутся в совсем другую сторону и упасть в новую историю и потеряться в ней на какое-то время… И устроить из моей жизни очередной хаос и бардак… Но Нина, она смогла все это вынести и остаться со мной… И, в конечном итоге, — это и было самым важным для меня в выборе постановки. Я хотел сделать спектакль с Ниной. Для нее. Потому что она — моя любовь. Она — главная любовь в моей жизни.
5. Последний вечер. Декабрь 23
Лика. Зачем все это было — зачем ты меня сюда привез — зачем тратил деньги на меня — зачем всем рисковал?! Если у тебя такая великая любовь тут, под боком?! Господи, боже мой! За что меня вот так? За что, такую как я, — вот так? Что ты сидишь? Что молчишь? Ты что — просто ждешь, пока я сама себя успокою? Проорусь, да? Ты всегда такой каменный в реальной жизни, когда человеку перед тобой плохо? Когда у человека — истерика, как у меня сейчас — ты всегда такой каменный — вот так вот сидишь всегда, сложив руки вот так? Ты всегда такой холодный? И сокрушительный?
Я помню… Помню, на прошлой неделе, когда я положила голову тебе на плечо, в такси… У меня чуть ухо не отморозилось. От твой холода. Ты похож на гомункула. На мертвого Франкенштейна.
Борис(кивает). Да… да..
Лика. Мне интересно, — ты знал, что я буду слушать это интервью или, наоборот, был уверен, что я его не услышу?
Борис. Что ты там такого услышала, чего раньше не знала?
Лика. Ты серьезно? Дай-ка я вспомню: «Я не хочу идти домой к Нине»; «Все очень быстро у нас началось с Ниной, и я даже не понял, действительно ли я хочу быть с ней»; «Я где-то год не был уверен, что мне вообще нравится Нина, как человек»; «Мы бы расстались уже после первого года, но ей было тяжело, у нее было много проблем, я не мог ее тогда бросить»… Подожди, подожди. Это не все: «Я расстанусь с Ниной после премьеры». «Я расстанусь с Ниной, как только вернусь с фестиваля»…
Борис. У тебя, что диктофон включен был все время? Ты меня что — записываешь?
Лика(показывает на свою голову). Вот сюда я все записываю! Я знаю про тебя все, и я все помню. Когда у тебя интервью берут, я знаю, что ты ответишь, где ты обрадуешься вопросу, а какой вопрос тебя выбесит, даже если ты никак это не покажешь. Я помню, что ты прятал мамины дамские романы в морозильник, чтобы позлить ее, а она гонялась за тобой по дому с кухонным полотенцем, чтобы тебя им отхлестать, а ты убегал от нее через окно. Я знаю всех твоих актрис, и всю хронологию твоих романов. Знаю, что ты любишь морепродукты, но иногда у тебя на них аллергия. Что ты любишь Сару Кейн, но не любишь, когда тебя с ней сравнивают, потому что сравнение всегда в ее пользу. Что ты делаешь вид, что тебе нравятся пьесы Трейси Леттса, но на самом деле, они тебе они не нравятся. Потому что ты считаешь, что он просто актер, а никакой не драматург. Ты очень любишь очень сладкие конфеты, которые обычно только дети и едят. Ты можешь съесть их очень много за раз, и у тебя даже живот не заболит, зато потом ты будешь мучиться угрызениями совести. Я… могу так долго продолжать. Но разговор сейчас не о том, что я слишком много о тебе знаю, и что я помню все наши разговоры почти дословно, и даже когда я сотру всю нашу переписку, а я это сделаю, потому что мне невыносимо больно даже думать о том, я могу случайно перечитать что-то из времени, когда ты мне писал, что «мое письмо для тебя — лучшее начало дня»… Даже когда я сотру все твои письма, я все равно буду их помнить. Но сейчас я не об этом. А о том, что ты — ты не помнишь ничего обо мне. Ты про меня так ничего и не узнал. Даже про то, что у меня очень хорошая память. Я просто была — копия твоей выдуманной девушки, а потом ты увидел, что я — не она. И все. И всему пришел конец. Меня же саму ты так и не потрудился узнать. Поэтому, — даже если ты когда-нибудь решишься написать обо мне — ты не сможешь этого сделать. Увы! Потому что ты не узнал меня. И это так печально. Это так печально… И поэтому я хочу домой. Как можно быстрее. Что до спектакля, уверена, это будет не сложно — найти новый силуэт на роль тени твоей самой главной любви.