И тут я решила: коли у Дармобрудера, как у Маяковского, "любовь одноногих вызывает восторг", то пусть он сам и разливается соловьем. Не могу я хвалить моральных уродов в присутствии нормальных людей: дифирамбы дают уродам ложные представления. Дармобрудер аж поперхнулся, когда услышал, что слово предоставляется ему, любимому. Я с мстительным наслаждением наблюдала за усилиями босса: он потел, словно пингвин в Африке, стараясь объяснить, чем же демонстрируемые произведения так чудно хороши. Перед обедом итальянцы узрели набор провинциальных поделок первый раз — вскользь, пробежкой. И вот теперь тот же набор им показывали по-новой — сами авторы пресловутых произведений. Как только бедолаги дважды выдержали мерзкое зрелище патологических "шедевров"? В кинематографе такие ужастики получают ярлык "особо жестоких", чтобы люди с тонкой нервной организацией могли с самого начала отказаться.
А поведение дармобрудеровских прихлебателей! Мыльцев зудел про "кастово-реинкарнационный смысловой оттенок восприятия" и "плотность вытесненного пространства воспоминаний" — и бедный переводчик кряхтел, подыскивая адекватные этой ахинее итальянские слова. Веревкина с лицом мучимой похотью лягушки, которой не суждено стать царевной, теснила в угол Чингьяле, а у адвоката от ее лосьонно-телесного запаха, похоже, назревал желудочный спазм. Табуреткин все еще терзал смертельно утомленную его знаками внимания синьорину Брилла. Мокростулов с Подмундировым на два голоса подпевали Мыльцеву в самой елейной тональности.
Удивляюсь, почему Кавальери-старший, узрев весь этот дурдом, не сказал решительным голосом: "Баста!!!" и не увез своих партнеров подальше от "Комы-АРТ", пока они тоже не рехнулись. Но, может быть, надо лишь немного подождать? Вот руководитель итальянцев поднял руку, призывая всех к молчанию. Гнусные инсинуации Дармобрудера и его дармоедов моментально прекратились. И тут Кавальери произнес слова, которых от него не ждал никто, даже мой шеф:
— Я полагаю, мы уже получили полное представление о нашей дальнейшей совместной работе. Завтра мы возобновим переговоры по поводу условий и сроков выставки. Благодарю всех за участие и исчерпывающую информацию, предоставленную нам вашими специалистами.
Общий поклон шести соляным столбам: Дармобрудеру и его обормотам, и специальный — в мою сторону. Упс! То есть ура! Мы едем в Италию!
Глава 3. Крушение невинности
Теперь, когда стало понятно, что поездка в Италию — вещь вполне реальная, я ну никак не могла обратиться в милицию по поводу маньяков сыска. Там заведут дело и будут бесконечно выяснять: с кем да почему я общаюсь, а я, глядишь, из-за их усердия не смогу никуда съездить. Причем это окажется единственным результатом пресловутого усердия. Нет, к черту! Попробую сама проследить за своим таинственным недоброжелателем. Что можно о нем сказать? Он — мой знакомый, или даже коллега, потому что ему известно время моего отсутствия дома и моя привычка дважды пить кофе по утрам: дома за завтраком и в галерее, в качестве последней оттяжки перед рабочим днем. Еще он знает, что я недавно перевезла от деда мебель, и по второму разу мой губитель приходил, чтобы проверить именно ее, а вещи повыбрасывал из шкафов без истинного усердия, для проформы. Он ищет что-то маленькое, компактное, видимо, унаследованное мною после смерти деда. И не остановится перед покушением если не на мою жизнь, то уж на мое здоровье — наверняка!
Все эти мысли теснились в моей голове, пока я ехала домой после длиннющего рабочего дня. Дармобрудер, осчастливленный ласковым словом из уст Алессандро Кавальери, расчувствовался и сам повез все еще дрыхнущую Жрушко в дом ее родителей. Надеюсь, ему удастся избежать насильной женитьбы на этой спящей красавице. Хотя бы под тем предлогом, что он — не принц, и целовать Эму почитает тяжким испытанием, а вовсе не желанной наградой.
А меня к вечеру стали донимать назойливые мысли об инциденте с кофе, остатки которого я сохранила вместе с банкой. Но кому, повторяю, отдать их на экспертизу? У меня ведь нет знакомых судебных экспертов и частных сыщиков! Перед самой дверью моей квартиры я замешкалась в нерешительности. Как быть? Просто войти? А вдруг на меня накинется ужасный незнакомец с платком, смоченным эфиром, в огромной руке? И от тяжелого запаха я безвольно осяду на пол, а очнусь в холодном подвале, привязанная к стулу, с кляпом во рту? Я живо представила эту обстановочку: серые, в потеках, трубы, осклизлый пол, вонь мышиного помета, и смутная фигура в дальнем углу истошно орет, направляя свет лампы мне прямо в глаза: "Говори, куда ты спрятала бриллиант "Оргазм Евразии"?!"