Конфеты тот уже доел и привычным жестом достал новую коробку из размещённого в «баре» шкафа. Прозрачная вазочка старого стекла наполнилась свежими фигурками из шоколада.
— В Интакте есть «дыры». Я пытаюсь их чинить, уже предупредил службу безопасности города и написал пару дополнительных программ для дроидов-наблюдателей. Но ничто не идеально. Даже я.
— Что я должен сделать?
— Тоже последить за сводками. Доступ получишь, — новая порция конфет исчезала быстрее, чем растекался гель под повязкой. Сорен съел пару, больше не хотелось, прихлёбывал теперь кофе и наблюдал за Энди Мальмором. Наверное, тот был таким на самом деле — до фрактальной мутации.
Больше всего Сорену хотелось получить ответы именно на эти вопросы. Кто он. Что он. Как работает эта штука.
«Я хочу разрезать тебя на куски. Вытащить образцы клеток из всех твоих тканей — от неокортекса до тестикул. Хочу посмотреть, как всё это мясо регенерирует, словно… Ты же биолог, Энди? Словно черви или морские звёзды. Ты должен знать. Получится ли из тебя несколько «морских звёзд».
Сорен сделал глубокий вдох. Он вообще-то пришёл просить прощения за свою оплошность.
— У вас с Таннером что-нибудь продвигается?
— Мы регулярно высылаем отчёты. По сути, он делает всё то же самое уже лет десять, насколько понимаю. Выращивает зародыша, засовывает внутрь алада. «Выкидыши» умирают, некоторые живут дольше, некоторые меньше, конец один. Я предложил ему интегрировать эту видоизмененную аладами материю в живого человека.
Лицо Мальмора застыло. Оно никогда не было подвижным, но отсутствие выражения сказало больше, чем если бы тот осыпал Сорена ругательствами.
— У тебя не получилось с Кэрролом.
«Ага. Кусаешься».
— В него я внедрял аладов напрямую. Кроме того… почти получилось. Хоть и не с ним.
«Ещё одна моя ошибка. Нет, не моя».
— Сорен, — Энди вытер перепачканные шоколадом пальцы влажной салфеткой и потрепал его по плечу. — Я дал тебе разрешение, как и Таннеру. Но не увлекайтесь. Отчёты, да, читал, прогноз составлю чуть позже, не хочу давить на вас обоих, понимаешь? Я всего лишь человек.
— Понимаю.
— Вы на верном пути. Кстати, та новая формула анальгетика и иммуносупрессанта неплохо действует, как видишь.
Сорен благодарно кивнул, до сих пор не веря, что явка с повинной оказалась такой милой дружеской беседой. Стоило завершить её. Стоило прекратить прямо сейчас.
Он замешкался, прежде чем спросить:
— Энди. Скажите. Как вы считаете, существует ли возможность направить фрактальную мутацию в ином направлении? Обычно она вызывает беспорядочное разрастание тканей, постепенно лишая всякого человекоподобия и… простите. Но я видел эту девочку, Хезер. Я попросил её показать «свет», как вы и велели передать, но она не «показала», нет. Она сама стала светом.
Сорен разглядывал стол, холодильник, столешницы. Диван и погасший экран старомодного вмонтированного в стену телевизора. Несколько проводов — свидетельство того, что они всё ещё в Башне Анзе. Было легко представить: вот Энди готовит свой невыносимо сладкий и жирный кофе, берёт коробку шоколада или чипсов, подключает нити к вискам, часами глотает потоки данных, словно медлительный тяжеловесный кит — морскую воду ради планктона.
— Живое существо из чистого света, можете себе представить? Концентрированная энергия, почему-то всё ещё разумная. Она потом вновь сделалась обычной девочкой, будто ничего не произошло, и всё же я не могу перестать об этом думать. Энди?
Тот снял очки. Большие ладони закрыли лицо. На миг послышалось, будто тот всхлипнул или вздохнул.
— С вами всё хорошо?
— Да. Сорен, да. Иди. Мы все постараемся найти ребёнка, не ставь приоритетом себе эту задачу, но по мере возможности принимай участие в поисках, а если наткнёшься на них первым, и этот идиот Вереш снова замахнётся на тебя манипулятором дроида, скажи: Энси — единственный шанс спасти его дочь.
Всё это время Патрик верил, что хорошо прячет Хезер, никто её не найдёт, но оказалось, что все попытки сокрыться от всевидящего ока — вроде игр самой Хезер года в три. Она залезала под кухонный стол, а потом выпрыгивала на Патрика: «Бу!»
Стоило Сорену Рацу ввести нужное число переменных, как совершенная нейросеть, чью власть Интакт признал настолько, что назвал Хозяином, выдала все данные — и про него, и про девочку, и теперь…
— Идём. Пожалуйста, идём.
Они спустились на Гранитовый уровень, под которым лежали уже безымянные технические плиты, дно города без людей, из одних лишь машин, скреплённое проводами вместо вен, гелем-проводником на графеновой основе вместо крови и кристаллами сверхпрочных углеводородов, которые заменяли нейронные узлы.
— Мы выберемся, — шептал Патрик. Хезер хныкала и отставала. Он слишком сильно сжимал руку девочки. — Выберемся, обязательно.
— А зачееем, — ныла Хезер. — Сорен был хороший, зачем ты его так!
Патрик передёргивал узкими плечами. Зачем. Зачем убил. Зачем ударил манипулятором от дроида. Зачем вообще пытался спасти своего ребёнка, хотя большинство оставляли продукт своих половых органов, отчуждённый от владельцев, вне тела и вне души — автоматическое оплодотворение, искусственные матки, интернаты с возможностью стать, кем хочешь, когда вырастешь. Патрику в детстве внушали: ты обычный, ты вроде белого экрана без единой буквы или графика. У тебя есть шанс оказаться раптором, тогда станешь намного сильнее остальных и сумеешь защитить мир от тварей-аладов, но тесты показали: он самый обыкновенный, никаких способностей, и Патрик в тот день проплакал часа три.
Зато он выучился в Академии, а потом решил найти одного хотя бы из своих детей, любому человеку, сдававшему половые клетки, давалось такое право. Маленькая Хезер напоминала пищащую игрушку, странный автомат с руками и ногами, гораздо менее человекоподобный, чем большинство нейронных систем.
Он сам не понял, как Хезер стала его дочерью. С «Бу!» из-под стола, сказками про принцесс и драконов — и, конечно, светом.
Она всегда светилась, поэтому он прятал её, а вот теперь придётся бежать. Хорошо ещё, пока не хватились. Мёртвый (он же умер?) Рац не позовёт на помощь. Камеры донесут, но не сразу, в своей квартире Патрик разобрал на винтики и перепрошил всю электронику сотню раз.
На Гранитовом уровне люди попадались редко. Они здесь были: низшие, те, кому не повезло даже в благословенном городе, кто вынужден чинить роботов-уборщиков и ползать червями по безымянным машинным площадкам, подкручивая и исправляя. В Интакте считалось: ты всегда можешь сделать карьеру хоть до Лазуритового уровня, купить себе там дом и пить мартини с оливкой, наблюдая шпиль Анзе и роскошь цветных переливов. Патрик никогда не задумывался: кто же настолько плох и не добрался?
Люди прятались: не от щуплого чуть сутуловатого смуглого мужчины, от ребёнка. Здешние обитатели никогда не оставляли детей себе. С ребёнком — богатей с верхних уровней. Патрик не то чтобы понял, но осознал это каким-то наитием. Они с Хезер пробирались уже много часов, оба вымотались, устали.
— Хочу кушать! — хныкала Хезер. — Пап, вон там «О!Бургер», давай купим.
— Нет, — автомат наверняка подключён к единой сети, выдаст местоположение. — Нет, пока нельзя. Слушай…
Он обнял дочь, прямо стоя посреди тёмной и грязной улицы. Купол города здесь был близким и плотным, как стекло колбы, а света почти не попадало, сумерки напоминали густую сероватую взвесь. Редкие дома не выглядели трущобами, но и не напоминали человеческое жильё — скорее что-то вроде компонентов механизма, куда забрались крысы или тараканы гуманоидного типа. Ничего, кроме функциональности, таков девиз нижних уровней, вспомнил Патрик. Это и не дома, наверное, здесь же почти никто не живёт, в основном — размещены вспомогательные механизмы.
— Я хочу есть!
Хезер всхлипнула. Патрик оглянулся по сторонам, тяжело выдохнул — его личный идентификатор «засвечен», все кредиты на нём ничего не стоят, потому что лишь коснёшься табло «О!Бургера», как всевидящее око Энси обнаружит тебя. Чёртова нейросеть, опутавшая город, словно нервная система.