Вооруженная камера недобро уставилась на спутника Сорена.
— А, это? Понятия не имею, кто такой.
Он кивнул на Таннера. Тот подпрыгнул на месте: резервуар он держал, прижав к груди, а сейчас стеклянный контейнер пополз вниз прямо до тощего живота.
— Шутка-шутка, док. Устройство не понимает смысла слов, только анализирует голос. И если вы со мной, то вы со мной.
— Иногда вы ведёте себя, как глупый мальчишка, — фыркнул Таннер.
Сорен похлопал глазами и очень мило улыбнулся. Дверь открылась.
Последняя партия «добровольцев» была всего из трёх человек — куда там сорока первым. Их то ли заставили, то ли наказали; руководство замалчивало подробности. В личном деле Мари Грей значился возраст: сорок два года, чин — най-рисалдар, удивительно низкий для такого возраста. Она то ли не отличалась особыми успехами, сразу же решил Сорен, пробегая глазами мелкий текст на голо-экране, то ли наоборот, выделилась — только не преданностью общему делу Объединённых Полисов Ме-Лем.
Потом, когда он познакомился с най-рисалдаром Грей лично, всё стало понятнее. Их отправляли через телепорт, как гражданских, и она страшно ругалась — «Верните мне моего раптора». Рослая, выше миниатюрного доктора Раца, сухопарая и жилистая, сильная и ловкая, Мари Грей с порога сшибла дрона, который всего лишь проверял биометрию. От удара шар на антигравах с маленькими деликатными щупами стукнулся об пол и замер, беспомощно подрагивая поломанной «лапкой».
Обуздать Мари Грей помогли другие два раптора. Один из них потом извинялся: она, мол, всегда такая.
Покрытая рейдерскими татуировками, бритая почти наголо, не считая тёмного «ёжика», через который просвечивала желтоватая кожа, Грей уничтожила ещё пару дронов, в том числе того, что пытался ей ввести одну из экспериментальных инъекций Сорена. С тех пор он держал её в отдельной «клетке», как хищного зверя — и именно восстановленного архаичного зверя, вроде гепарда, напоминала ему эта женщина.
В её личном деле потом Сорен вычитал неоднократные попытки побега. Действительно, не все рапторы всю жизнь преданно служили общему делу. Из тридцати двух лет вне родного полиса — это оказался Санави, что заставило Сорена хмыкнуть, надо же, землячка, — примерно десять она пыталась установить свои правила. Жила среди рейдеров. Бродила в одиночестве в пустыне Тальталь.
Мари оказалась прекрасным экспериментальным объектом. Сорен вводил ей сочетания всех препаратов, облучал, проводил забор гистологического материала — однажды вырезал небольшой кусочек кожи из жёсткой сухой ягодицы, это было почти эротическое приключение. Женщину приходилось связывать до полного паралича, оставляя возможность только ругаться на чём свет стоит, зато её организм упорно сопротивлялся фрактальной мутации и любым изменениям. Поэтому-то Сорен так упорно брал образцы её тканей. Большинство остальных давно превратились в бесформенное месиво, а потом безыскусно умерли. Мари была почти так же хороша, как Шон Роули: тот реагировал на изменения, но не превращался в разросшуюся культуру клеток для стейков с кровью, а упорная «самка гепарда» почти не менялась. Всего неделю назад у неё появились первые признаки фрактальной мутации — болезненность суставов, носовые кровотечения, слабость.
— А ведь она получила вдвое большую дозу «сияния» и препаратов, чем Кэррол, — свой рассказ о Мари Сорен закончил очередной улыбкой. Таннер поставил резервуар на зависший в воздухе стол-дроида, косился с недоверием — не сползёт ли, не рухнет. Мари сидела за стеклом в точно таком же аквариуме, как Кэррол — ещё сильнее похудевшая, с нездорово-бледной в желтизну кожей, волосы отросли и липли чёрными сосульками к щекам. Рядом стояла тарелка с едой — хорошей едой, рыбный пирог и зелёный горошек плюс витаминный коктейль, но она даже не прикоснулась. — Правда, уже два дня ничего не ест. Видимо, решила уморить себя голодом назло злым учёным. Так, Мари?
Сорен повысил тон прямо в мембрану динамика. Мари не соизволила открыть глаза — как сидела на полу, поджав ноги, так и осталась. Словно подумав немного, показала средний палец — длинный, с обгрызенным под корень ногтем.
— Вы уверены, что можно проводить операцию, Сорен? — Таннер, избавившись от резервуара с запечатанной в нём рукой, сложил собственные руки за спиной, сцепил в узел. — Она не очень-то выглядит… что там в жизненных показателях? Хм, в пределах нормы, но всё же.
— Выдержит.
Сорен набрал код. С потолка спустился жгут, заканчивающийся трубкой. Мари отпрянула от него в противоположный угол со скоростью телепорта. Жгут тянулся к её рту, она схватила пластиковую тарелку и попыталась отбиться. Пластик сломался: трубка поблёскивала хромированным нержавеющим металлом. Мари сжала коричневатую массу пирога с прожилками полезной зелени — шпината или брокколи, — и втолкнула её прямо в отверстие. Трубка «захлебнулась» и застыла в воздухе, жгут конвульсивно дёрнулся.
Мари снова показала зрителям средний палец. У неё были тёмные глаза, тонкие обветренные губы и шрам на правой щеке, словно её когда-то разрезали от уха до уголка рта.
— Видите, Эшворт? — Таннер, кажется, даже самого себя мысленно именовал по фамилии, поэтому вздрогнул, когда Сорен обратился к нему по имени. — Поразительная воля к жизни. Она мой лучший образец.
— Не считая Роули.
Сорен скривился.
— Не считая его, — послушно согласился он.
— Ладно, давайте уже фиксируйте её.
«Вот поэтому у тебя ничего и не получалось, кроме уродливых зародышей без ЦНС, а твой единственный пойманный и размноженный фрактальными отражениями алад с тем же успехом мог сидеть в лампочке в туалете».
— Как скажете, Эшворт.
Он коснулся сенсора на пульте «камеры» Мари Грей. Ещё четыре жгута, на сей раз тоньше и без трубок, вырвались из пола. Мари закричала — слышно этого не было, ругалась, наверное. Её зафиксировали по рукам и ногам. Затылком она ударилась в остатки несъеденного обеда, горошек покатился маленькими зелёными мячиками, витаминный коктейль растёкся красной лужей, словно артериальной кровью. Трубка, в которую запихали кашицу пирога, отплевалась в углу и снова устремилась ко рту Мари. Перед интубацией та успела закусить трубку губами и зубами, аж вены надулись — на шее, на руках. Короткий больничный «халатик» задрался.
— Не разорвёт? — Таннер аж снял очки.
— Нет, это сверхпрочный сплав. Абсолютная гарантия, и… о, всё.
Обмякшая Мари была маленькой и тощей, похожей на высушенный экспонат из музея. Сорену она теперь напоминала какую-то птицу с изрядно побитыми временем перьями.
— Она готова к операции. Руку подсадим наиболее анатомично, будет торчать из спины, но по факту станет частью плечевого пояса, — Сорен снова ткнул сенсор. Дроиды-ассистенты нырнули в клетку, подняли Мари манипуляторами. От неё слегка пахло свежим потом. Таннер зачем-то сжал руку «пациентки».
— Проверяю пульс, — пояснил он оправдывающимся тоном.
— Лучше несите «аквариум» в операционную. Дроиды медицинские, если вы не заметили. Они её подготовят.
Он устремился вперёд: наконец-то многообещающее исследование. Модифицированные рапторы будут куда эффективнее обычных.
— Если всё получится, мы сможем сделать любых людей из старых добрых мутантов-рапторов, ваших консервированных аладов и совмещённой плоти. Больше никаких механизмов, только совершенные создания. Наши с вами создания.
— Она умрёт от отторжения тканей. Ну, или придётся всю оставшуюся жизнь держать её на супрессорах.
— Или нет, — Сорен жестом предложил Таннеру оставить «аквариум» на движущейся ленте, чтобы его продезинфицировали перед «переездом» в операционную. В узкой «душевой» их окатило распылёнными частицами антисептика. Удушливо запахло какими-то цветами, Сорен дважды чихнул — чёртова отдушка, опять кто-то распорядился установить дезинфекцию «с ароматом». Надо будет найти того лаборанта, который это сделал, и как следует ему объяснить, насколько тот неправ.
— Фракталы — это бесконечные повторения одной структуры. Мутация заставляет людей становиться набором фракталов, только без геометричной красоты капусты романеско. Человеческое тело сопротивляется единообразию.