Катарсис забрался с ногами в потёртое кресло и тихо вздохнул. Ветер подвывал в каминных трубах, потрескивали балки, негромко шуршали паучки по углам. Какой-то далекий шум потревожил чуткий слух Катарсиса. Он прислушался, больше из любопытства, чем из осторожности. Невнятный шелест повторился, подхваченный гулкими сводами замка.
«Что же это? Может, Вильгельм Оранский? Но он очень деликатный пленник, не станет балагурить у себя в подземелье, да ещё на ночь глядя...недавно пытался, но так и не смог припомнить - зачем я его туда всё-таки заточил? Поглощает задаром мои пудинги, к чему такая расточительность? Хотя он иногда играет на свирели, причём весьма недурно. Наверное, старается таким образом отогнать крыс-мутантов, которые три года назад пробрались в нижний этаж. Кстати, вы, наверное, считаете меня ужасно жестоким типом, раз я посадил в подвал такого славного политического деятеля, как Оранский...или Вильгельм - бард? В любом случае, спешу вас уверить, что я не так суров, как хотелось бы. Надо же как-то поддерживать имидж мрачного хозяина средневекового замка! Вилли всего лишь временно находится в моём заточении, пока я не вспомню, в чем он передо мной провинился. Но что всё-таки за возня, о тараканий бог? Неужели мой дорогой Устюг нашел дорогу домой,...мой любимый зверёк вернулся!»
С этой обнадеживающей мыслью Катарсис поднялся с кресла и вновь прислушался. Между привычных звуков ежедневной замковой возни вкралось что-то не то. Незаметность и осторожность - навыки, давно не используемые Катарсисом, но не забытые, подсказали ему верное решение. Неслышной поступью он отошел в самый тёмный угол кухни и замер, надёжно скрытый полумраком, за стареньким чучелом болотного оборотня, где, как нам известно, Борщего хранил их скромные сбережения. Сердце Катарсиса болезненно стучало в гнетущей пустоте сводчатой комнаты, он прильнул к стене и весь обратился в слух. Через минуту гулкое эхо донесло до него острожные шаги и шорох старых гобеленов.
«Нет, Устюг это быть не может, он обычно пыхтит и нисколько не осторожничает. Тогда кто? Неужели Борщего вернулся? Но почему?»
Шаги приближались, и Катарсис устремил взгляд на двери кухни, надеясь рассмотреть незваного гостя, самому оставаясь незамеченным. Вот дверь приоткрылась со страшным скрипом - Катарсис ухмыльнулся - хоть раз его бесхозяйственность сослужила хорошую службу.
Тут его и без того бледное лицо сделалось мертвенно белым - сквозняк, всегда гуляющий в промозглых коридорах, принёс едкий кисловатый запах. Катарсис бы отдал свой лучший полутораметровый капкан, чтобы забыть его и всё, что с ним связано, но не мог. В изнеможении он сполз на пол, на его высоком лбу выступил холодный пот, руки безвольно опустились, глаза заволокла мутная пелена.
А тем временем существо, повергшее Катарсиса в такое плачевное состояние, перешагнуло через порог кухни и осмотрело бесстрастным взглядом её скромное убранство. Солнце зашло уже давно, холодный лунный свет голубыми полосами ложился на каменный пол. В углу уныло темнела груда крышек от кастрюль, сейчас они странно были похожи на сюрикены поверженного воина. Чучело оборотня возвышалось в другом углу, клочки зеленоватой шерсти еле заметно шевелил сквозняк, стеклянные глаза светились каким-то азартным блеском.
Катарсис судорожно вздохнул - он надежно укрыт от глаз ночного гостя. А тем временем существо вышло на середину комнаты и, чуть согнувшись, пристально начало вглядываться в полумрак. Существо можно было принять за человека, если бы не его лицо желтовато-землистого цвета, напоминающее странную, на диво искусно сделанную маску. Лишь воспаленные глубокие глаза жили на мёртвом лице, щурясь, словно им тяжело выносить лунный свет. Но главным был запах, учуяв который, Катарсис с трудом сдержал крик изумления и горя, это едкое кислотное зловоние, вмиг наполнившее кухню и разносимое вездесущими сквозняками все дальше. Катарсис опасливо выглянул из своего убежища, заметил пристальный, выражающий какую-то непреодолимую решимость взгляд, и крепче стиснул зубы, согнувшись и обхватив худыми руками колени: