Сова протяжно и гулко ухнула прямо у меня над ухом, и я отскочил от прохода, но в последний момент успел заметить на поверхности озера темно-серый скомканный предмет - старую потертую шляпу. Конечно, можно предположить, что шляпу просто выбросили сюда за ненадобностью, но была одна загвоздка - я знал её обладателя, бывшего пехотинца, уже немолодого, но крепкого воина Болтана. Он пропал больше полугода назад...
«Трясина. Очень мило. Просто прекрасно! Превосходно! Сначала гигантский паук, затем это зелёное кладбище. Что дальше? Зомби? Ходячие покойнички? Славно, нечего сказать!» - так думал я, несколько судорожными движениями доставая из сумки нож.
В этот момент я услышал какой-то шорох впереди на тропе. В Ехидном лесу всё и раньше было наполнено непонятной вознёй, но нынешние звуки были другими - твердые, отчетливо отдающиеся в ночной тишине шаги.
«Так, спокойно. Надо узнать, кто там пробирается. Ясно, что встреча в полночь в чащобе не сулит ничего хорошего, но может, это все-таки влюбленные? Или, на худой конец, Робин Гуд?»
Я попытался сойти с тропы, но плотно переплетшиеся жесткие ветви никак не хотели меня пропустить, и словно бы даже нарочно крепче сцепились, выставив вперёд внушительные шипы. Мне ничего не оставалось делать, как снова пролезть в лаз, ведший к топям. Ядовито-зелёная ряска плавала у самого берега на поверхности мутной воды. Озерцо уже не казалось таким тихим и безжизненным, на его середине что-то тяжело бултыхнулось в воду, по черной глади пошли круги. Почти стелящиеся по земле ветки надежно скрывали меня от глаз позднего гуляки, но мне как-то не хотелось сидеть здесь вместе с лягушками (надеюсь, это были только лягушки) возле весьма неважно пахнущего водоёма. Поэтому я стал продвигаться по илистому краю озера, надеясь, что смогу так выйти на более широкую лесную дорогу, если таковые тут есть. Мои сапоги оставляли на коричневой жиже четкие следы, но я надеялся, что никому особо не нужно выслеживать меня, так что я оставил всё как есть и двинулся дальше вдоль берега, выставив перед собой нож. Шаги будто притихли. В тишине леса, нарушаемой лишь уханьем филина да упомянутой уже вознёй, мои сапоги чавкали непростительно громко.
Тут сквозь покров ветвей я заметил оранжевый огонёк. Я не спешил приближаться к нему, вдоволь наслушавшись рассказов о ведьмаках, справляющие в Ехидном лесу свои гнусные вечеринки с завидным постоянством. Но вскоре любопытство победило страшные истории, и я осторожно начал пробираться к огню, стараясь наступать на выброшенные на берег водоросли - хоть они были противного желто- коричневого цвета, не чавкали так оглушительно громко, как липкая глина. Единственное, что радовало в этих наглых ветках, это то, что за ними тебя не мог рассмотреть даже самый зоркий ведьмак. Я был уже совсем близко к огню. Стараясь не напороться на шипы, легонько отодвинул ближнюю ко мне ветвь и осмотрелся.
Впереди открывалась широкая светлая поляна. В её центре жарко пылал костер, высокие деревья с гладкими шоколадными стволами тянули гибкие руки вверх, они сплетались над поляной красивым витым куполом. Казалось, ни одна капля дождя не может просочиться через этот своеобразный навес в непогоду.
Рядом с костром находился вросший в землю камень с плоской вершиной, высотой примерно в половину человеческого роста. Темную фигурку, прислонившуюся к камню, я заметил не сразу. Тени от костра плясали на одежде человека - простой рясе из грубой ткани, лица нельзя было разглядеть, его в добрых традициях нашей земли скрывал капюшон. Короткими маленькими пальцами человек быстро перебирал четки. Он заметно нервничал.
Внезапно воздух над камнем словно сгустился, сначала став серым, затем темно- пурпурным. Я закашлялся и чуть не выпустил нож из рук - с глухим стуком на камень тяжело свалилось тело. Человек, сидящий возле камня, тут же вскочил. В бликах огня кроваво сверкнул его выпуклый нос. Четки он бросил на землю, они жалобно звякнули - красивые четки, с бусинами в виде маленьких стеклянных глаз...
«Бог мой! Это же отец Рифкин из «Пьяной устрицы»! Тут и вправду шабаш, Устюг их возьми, ... а этот, что упал непонятно откуда, он хоть жив, надеюсь?»
Тем временем аббат, неизвестно зачем сидящий в лесу среди ночи, глубоко вздохнул, закатал чересчур длинные рукава рясы и запел низким монотонным голосом, неотрывно глядя на распростертого перед ним человека. На моем лбу тотчас выступил холодный пот, но я продолжал наблюдать за ходом странного ритуала. Из бормотания аббата, то говорившего медленно и нормальным голосом, то вдруг срывавшегося на фальцет (может, у него происходила мутация голоса?), я понял одну фразу: