Смотрите же за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением, и пьянством, и заботами житейскими и чтобы день тот не постиг вас внезапно: ибо он, как сеть, найдет на всех живущих по всему лицу земному; итак бодрствуйте на всякое время и молитесь, да сподобитесь избежать всех сих будущих бедствий и предстать пред Сына Человеческого…
А когда и слову Божию уже не под силу успокоить маловеров, их успокаивает слово Вайпрехта, который неуклонно толкует им на пользу все знаки моря и неба. Мы подготовлены, говорит он. Ничто не застанет нас врасплох.
Несколько дней назад мы вступили в мир, совершенно чужой для большинства на борту; часто нас окутывали густые туманы, из прорех снеговой шубы далекой пока суши навстречу нам угрюмо глядели ее изломанные зубчатые скалы. Все окрест твердило о бренности, ведь море беспрестанно гложет сей заледенелый край, и с неутомимым упорством вершат свой труд процессы таяния. В пасмурные ночи, пожалуй, едва ли можно представить себе более меланхолическую картину, чем это шепчущее умирание льда; медленно, горделиво, будто праздничная процессия, движется к могиле вечная вереница белых гробов-обломков под солнцем, что сияет на юге. На считанные секунды мерный шорох зыби под ноздреватыми льдинами нарастает до прибойного гула; с высоких закраин больших льдин, монотонно шурша, каплет талая вода, а иной раз лишенный опоры невеликий пласт снега падает в море и исчезает, шипя словно гаснущий огонь. Непрестанно слышны шорохи и потрескивания – это разлетаются в пыль крохотные льдинки. Изумительные каскады талой воды прозрачными, чуть поблескивающими пеленами низвергаются с айсбергов, что, сами себя разрушая, с грохотом раскалываются в жарком солнечном потоке… И вновь воцаряется день с его слепящим светом, перед которым любое буйство и волшебство красок обращается в ничто.
Юлиус Пайер
Чтобы получить мало-мальски наглядное представление о курсе корабля в Ледовитом океане, целесообразно спроецировать на белый экран траекторию полета кухонной мухи, ведь, огибая айсберги, уклоняясь от спаянных паковых фронтов, наседая на льдины и с треском их проламывая, лавируя в лабиринте разводьев, корабль идет курсом, который в целом похож на раздерганный, спутанный клубок ниток, а не на ровную линию. Именно таков их путь в прибрежных водах Новой Земли. Марсовой в «вороньем гнезде» кричит до хрипоты. Открытая вода! К ветру, лево на борт, четыре румба, пять румбов! И штурвал под руками боцмана Лузины мгновенно поворачивается; руль стремительно меняет углы поворота, будто крыло перепуганной птицы. «Тегетхоф» пробирается сквозь слепяще яркий, блистающий мир ледяных осколков.
12 августа – они-то думали, что вокруг никого нет, – из пелены тумана внезапно выныривает чужой корабль. Вдохновляющий образ пока столь мал и смутен, что впору принять его за мираж, однако корабль плывет не килем вверх, как мираж, а чин чином идет навстречу, с поднятыми топселями, и если на миг зажмуришься и опять откроешь глаза, он по-прежнему там. Немного погодя вспыхивают крохотные звездочки, ало-золотое дульное пламя, сигнальные выстрелы! Это фрегат. Но самое замечательное – флаги, которые как раз поднимают на мачтах: норвежский… и австрийский! Австрийский флаг в здешнем безлюдье, оглашаемом сейчас матросскими «ура». «Белый медведь», граф Вильчек, меценат и друг, отправился со Шпицбергена им вдогонку! Несмотря на сложную ледовую обстановку, он намерен сдержать данное в Вене обещание и заложить для экспедиции на мысу Нассау провиантский склад, первое прибежище, на случай если и «Адмирала Тегетхофа» постигнет то же, что произошло на днях всего в нескольких морских милях отсюда: яхты «Исландия» и «Вальборг» были раздавлены льдами и затонули, – так рассказывает граф, поднявшись из шлюпки на борт «Тегетхофа» вместе со своими спутниками, бароном Штернэкком, императорско-королевским придворным фотографом Вильгельмом Бургером и профессором геологии Хансом Хёфером. Сколько погибших? Граф не знает. Он привез с собой шампанское.