Однако в поездных разговорах навстречу грядет лишь суровая, белая даль; и если на пути через Ледовитый океан им суждено открыть какой-нибудь остров, это непременно будет прекрасная земля, тихая и уютная.
Нам представлялось тогда, что долины ее украшены ивами и населены северными оленями, которые безмятежно наслаждаются благами своего убежища, далеко от всех врагов.
Юлиус Пайер
Мир за окнами купе мало-помалу становится чужим. Но он по-прежнему зелен. Поля хмеля. Тополевые аллеи. Выгоны, крытые соломой кирпичные домики. Здесь начинается лето.
2 июня участники экспедиции прибыли в Бремерхафен, а вечером того же дня шли вдоль причалов Геестемюнде. И наконец – одни с благоговением, другие с тревогой – остановились перед «Адмиралом Тегетхофом». Ах, какой корабль! Совершенно новый. Ни водорослей на обшивке, ни ракушек, ни соляной корки; пахнет лаком, смолой и свежей древесиной. Обитый ниже ватерлинии железными листами, оснащенный вспомогательной паровой машиной мощностью сто лошадиных сил (изготовитель: завод «Стабилименто текнико триестино»), этот барк и в штиль пройдет сквозь плавучие льды; съестных припасов, поставленных гамбургской продовольственной фирмой «Рихерс» и любекским производителем мясных консервов Карстенсом, хватит на тысячу дней, а ста тридцати тонн угля – на тысячу двести часов хода под парами, на тысячу двести часов независимости от ветра в парусах. Но как долог окажется путь через Ледовитый океан и как велик бывает айсберг? «Адмирал Тегетхоф» имел 32 метра в длину и 7,3 метра в ширину. Что такое три мачты и сотня лошадиных сил по сравнению со льдинами, настолько огромными, что на них впору строить дворцы? На корабле было тесно – тесные офицерские каюты, скученные, узкие койки в матросском кубрике. Кают-компания украшена гравировкой, это арабская пословица: Ин ниц бегуцаред – И это пройдет.
Последние приготовления занимают еще десять дней. В управлении порта оставлен письменный документ: в случае кораблекрушения императорско-королевская полярная экспедиция просит не высылать спасательных и поисковых партий; она либо вернется своими силами, либо не вернется никогда. Документ скреплен подписями офицеров, первыми идут изящный, с наклоном вправо, готический росчерк Карла Вайпрехта и твердый, прямо-таки по-мальчишески суровый автограф Юлиуса Пайера. Подписей матросов я не помню. Там наверняка стояли и кресты. Не все умели читать и писать.
Ранним, по-летнему теплым утром 13 июня 1872 года паровой буксир проводит «Адмирала Тегетхофа» через шлюзы Геестемюнде, а затем вниз по Везеру. Опять деревья и выгоны. Потом Вайпрехт приказывает ставить паруса. Перед ними открывается море. Тирольцы видят море впервые в жизни.
Мы безбоязненно смотрели, как уменьшаются и тают вдалеке все прелести творения, как земля за кормой мало-помалу исчезает из виду; вечером немецкий берег скрылся из глаз… Команда охвачена веселым оживлением; вечерами легкий ветерок разносит над водою бодрые песни итальянцев, а не то мерный ритм далматинских наигрышей пробуждает воспоминание об их солнечной родине, которая вскоре сменится диаметральной противоположностью, неведомой пока даже их фантазии.
Юлиус Пайер
На подходе к Гельголанду никто уже не поет. «Адмирал Тегетхоф» с трудом минует прибрежные мели. Надвигается шторм. Крутое волнение, дождь, холод, хотя нет, это еще не холод. Тиролец Халлер сильно страдает от морской болезни, записывает в своем дневнике машинист Криш. Так продолжается две недели. Потом из волн встают скалы Норвегии, синевато-серые, как и морская зыбь. Ветер слабеет.
2 июля 1872 года, после довольно бурного плавания, мы стали на якорь в виду Тромсё, где приняли на борт гарпунщика Эллинга Карлсена, шестидесятилетнего опытного полярника, прославившегося плаванием вокруг Шпицбергена.
Густав Брош
Штормовая погода на некоторое время задержала нас у Лофотенских островов, так что в Тромсё мы прибыли только 3 июля.