Однажды осенью, в день незапоминающийся и тусклый, когда солнце в сибирских широтах, кажется, размышляет, а не закатиться бы так, чтобы уже не появляться на этом никчемном свете, в Барнауле у памятника Пушкину беседовали два гражданина.
Один из них был невысок и толстоват, одет в дорогую куртку, фирмы бугатти, выражение лица имел усталое и несколько пожёванное, в руках держал журнальчик и старомодный портфель. Второй, молодой и нескладный, был в облезлом кожане с чужого плеча, покрасневший от холода нос нёс гордо, как коммунистический флаг, а в кулаке сжимал помятую папироску.
Первый был не кто иной, как Иван Григорьевич Кóзинцев, редактор толстого городского журнала, а молодой спутник его – поэт Михаил Николаевич Вонюков, пишущий под псевдонимом Занозин.
Говорили они, как водится, о презренном металле, так необходимом прозаикам и поэтам. Занозин, заметьте, не защищал бумагомарание, хотя его старший товарищ, весьма аргументировано и безжалостно громил сие не хлебное занятие.
– Нет ни одной литературно одаренной личности, – говорил Кóзинцев, – которая, родившись в нищете, ею же не закончила бы! Умирает в случайном госпитале от гангрены гениальный Рембó. Автор бессмертного "Ворона" Эдгар По не в состоянии при жизни купить себе ботинки! Великий английский поэт Джон Китс заканчивает дни в нищете, полагая себя неудачником. Вот они, гении литературы!
Занозин кивал, икал от холода и мял в кулаке папиросу. Спичек у него не было.
– Ты, Михаил, – продолжал Кóзинцев, – одаренный молодой поэт. Но соль-то в том, что нет никакого человеку дохода от поэзии!
В этот момент проходивший мимо пожилой гражданин неожиданно остановился и пристально посмотрел на литераторов.
"Графоман", – подумал Кóзинцев.
"Прикурить!" – осенило Занозина.
Спичек, однако, у гражданина не нашлось. Остановился он тоже случайно – камушек попал в ботинок.
Сторонний наблюдатель, читавший один знаменитый роман, при жизни писателя, кстати, не издававшийся и впервые опубликованный через 26 лет после его смерти, сказал бы, что даже сатана не решился бы в тот вечер спорить с Иваном Григорьевичем.
Но наблюдатель, как назло, тоже отсутствовал на своём небесном посту.
И Кóзинцев, ничтоже сумняшеся, посоветовал Михаилу заняться чем-нибудь более материалистическим, хотя бы сборкой мебели в салончике его тестя. А поэт, сломавший-таки последнюю сигарету, согласился с ним.
Больше в этот день не произошло ничего. Солнце обречённо утопилось, наконец, в Барнаулке, поэт попросил у редактора стольник под будущую зарплату. Редактор не дал, и поэт канул в темное переплетение провинциальных улочек, ушел безвозвратно, напечатанный всего-то два раза, но, по слухам, очень талантливый и одаренный.
Тьма, сошедшая с небес, скрыла позор этого холодного вечера, и некому было даже чиркнуть спичкой, чтобы изобразить закат.
Алена Сказкина. Звонок
Страница автора: https://author.today/u/artalenka
Телефон зазвонил, как всегда, в восемь ноль шесть. «Китаец» из последних моделей требовательно вибрировал на заляпанном кофе и рыбным паштетом столе, оглашая осиротевшую, а оттого чуждую квартиру пронзительной трелью. На ожившем экране высветились цифры: сто двадцать семь, девятнадцать, две восьмерки как символ бесконечности.
«Лариса».
***
Впервые жена позвонила на девятый день после похорон. Упившийся до чертиков Андрей, увидев номер абонента, счел вызов издевкой и обложил шутников трехэтажным матом.
Трубка терпеливо выслушала поток брани, укоризненно помолчала и, когда он уже тщился нажать отбой, путаясь в значках неуклюжими от водки пальцами, спросила:
— Андрей, ты пьян?
Спросила строго и холодно, знакомым до мурашек тоном, который жена включала, когда бывала им крайне недовольна. Что на том конце «провода» именно Лариса, Андрей поверил сразу и безоговорочно и, заикаясь, смог только пробормотать.
— Нет. То есть, да, но... Родная, это правда ты?
С тех пор телефон оживал каждый вечер, и вместе с ним оживал Андрей. В восемь ноль шесть, как в тот раз, когда она не вернулась домой.
***
Прошло две минуты.
Обычный вызов редко длится больше тридцати-сорока секунд, но звонок с того света вряд ли можно считать обычным. Рингтон, преодолевая все мыслимые пределы громкости, метался между кухонными шкафами и обоями в лютиках, дребезжал в оконных стеклах, переходил в режущий нервы ультразвук.
Андрей, мечтая оглохнуть, мял пальцами медведя — уродливый комок дешевого плюша. Как игрушка оказалась у него в руках, да и вообще в доме, мужчина не помнил: наверно, купила жена в подарок какой-нибудь из племянниц еще до трагедии. Не забыть бы завтра отдать.