Она, конечно, умерла — от шеи до плеча шла ярко-красная рана, кровь заливала порванную футболку. Я не сразу узнала лицо под мокрой от крови грязью. Потом увидела раздвоенную губу и собравшуюся в щербинке зубов лужицу крови. Касс вытер ей подбородок рукавом рубашки и заплакал. Плач становился все тоньше, и я заткнула уши, чтобы не слышать его причитаний. Утешать его я была не в состоянии. Мне даже не пришло в голову броситься за помощью. Мы долго стояли на коленях, и я тупо смахивала насекомых, опускавшихся на детское лицо.
За нами что-то шевельнулось. Темный силуэт отрезал луч фары. Я не отводила взгляда от своих ладоней, накрывших стиснутые кулачки девочки. Я боялась повернуться лицом к стоявшей в луче фигуре. Ждала крика, который заглушит плач Касса. Кто там — мать, отец, отправившаяся на поиски сестренка?
Но голос, тусклый, как пыль, коротко спросил:
— О чем ты плачешь?
Подняв голову, я увидела, как Мейди нащупывает дорогу, держась за передок машины, за решетку радиатора над фарой. Касс уставился на нее и задохнулся, дико вцепился в мое колено.
— Она же не видит, — выдохнул он и вдруг отпихнул тело девочки. — Джули…
Мейди стояла перед грузовиком, фары просвечивали ее голубое платье. Я громко заговорила:
— Мейди… у нас беда… Кимберли… мы ее сбили.
Она неловко шагнула к нам, разбрасывая ногами камешки. Один ударил девочку в лоб и Касс охнул, прижавшись ко мне. Я приподнялась, чтобы остановить слепую.
— Мейди, вам лучше вернуться.
Но она опустилась на колени рядом с нами, шарила в пыли, пока не нащупала раздавленное плечо и болтающуюся, как перезрелый персик, голову.
— Больно бедной головушке, — засмеялась она и закатила желтые глаза за блестящими стеклышками. — Бах!
Я с отвращением отстранилась и встала, сжав руку Касса.
— Не уходи, — предупредила я его. — Я схожу за помощью.
Мейди склонилась над девочкой, смахнула волосы с детского лба.
— Бедная головушка, — хрюкнула она. Потом поплевала себе на пальцы и оттерла кровь со рта девочки, глядя прямо на ослепительные фары.
Я замешкалась, глядя, как блестят волосы ее бороды и сверкают новенькими монетами стекла очков. Затем отвернулась, пошла дальше и остановилась на краю освещенного участка, пытаясь разглядеть, куда сворачивает дорога. За моей спиной Касс со свистом втянул воздух, хихикнула Мейди — вместе это прозвучало как птичий крик. Я оглянулась.
Между Кассом и Бородатой Женщиной шевелилась девочка. Она заворочалась в пыли, приподнялась и уставилась на них, как спросонок. Тряхнула головой — сквозь пыль блеснули волосы, лицо под их гривой было липкой маской из крови и грязи. Она сунула палец в рот, моргнула от света и неуверенно спросила:
— Ты — мороженщик?
Касс остолбенело кивнул, стянул с носа очки, надел снова, переводя взгляд с Мейди на ребенка. Потом засмеялся, захохотал, заухал так, что все горы откликнулись эхом, и ему угрюмо вторила сова.
— Господи, как ты меня напугала! Ты в порядке, Ким?
— Ким-бер-ли, — поправила она, потирая плечо. Взглянула на окровавленные руки и вытерла их о шорты. — Ну, я упала! — сказала она. — Можно мне сахарную трубочку?
Касс, шатаясь, поднялся на ноги и рванул к грузовику. Вытащил сахарные трубочки, эклеры, лунный торт-мороженое. Банка шипучки взорвалась на земле в вишневом тумане, он остановился и только теперь увидел меня.
— Сахарную трубочку… — повторил он.
— А я хочу эклер, — сварливо заявила Мейди, хлопая ладонью по дороге. — Нам надо возвращаться, Кимберли.
Она неуклюже поднялась на ноги и заковыляла к грузовику. Девочка, почесываясь, шла рядом. Касс спустился, сунул по сахарной трубочке в обе маленькие ручки, повернулся к Мейди и отдал ей эклер. Бородатая Женщина ухватила девочку за загривок и нетерпеливо подтолкнула.
— Отведи меня домой, — велела она, и Кимберли, чуть прихрамывая, пошла вверх по дороге.
Они прошли мимо меня, капая тающим мороженым. Мейди ногами разбрасывала камешки. Они исчезли за краем светлого круга; тихое шлепанье босых ног прекратилось за соснами.
Касс щурился им вслед. Я уставилась на него. Мы оба молчали. Его так трясло, что зажженная сигарета вылетела в темноту, словно светляк. На дороге таяли дюжина сахарных трубочек и эклеров, на глине растекались белые, красные и коричневые лужицы. Я шагнула к машине, встала на колени, разглядывая тонкие ручейки крови. По темной поверхности уже скользили паучки, мотыльки присаживались, сложив крылышки и разворачивая темные хоботки, чтобы напиться. Я тронула пальцем липкую жижу и подняла его к свету.