— Пение, — тихо сказал Касс. — Кто-то поет.
Он пристально смотрел вслед Эве.
Солнце зажгло облака над полем, превратив небо в пылающее море. Холодный ветер задул с запада, поднял над травой мерцающую сеть пчел и зашелестел листьями ивы. Девочки в траве кричали, хихикали, и на наших глазах к ним присоединились другие дети — поиграть, пока не стемнело, в «серого волка» или в пятнашки. Маленькие белые фигурки выскальзывали из-за темнеющих деревьев с узловатыми корнями-чудовищами. Эва стегала подружек стеблем золотарника, мальчишки затеяли возню в лощине; их длинные синие тени плясали на траве, пока не провалились между корней ивы. Касс наблюдал за ними как зачарованный, склонив голову, чтобы уловить доносимый ветром отзвук.
— Что там? — спросила я, но он только покачал головой.
— Разве ты не слышишь? — Он удивленно взглянул на меня, отвернулся и пошел через поле к детям.
— Касс! — крикнула я ему вслед, но он будто не услышал.
Я выждала несколько минут и отступила обратно к двери. Остановилась.
Кто-то действительно пел. Может быть, я и раньше слышала пение, не сознавая того или принимая эти звуки за трели сверчков или козодоев. Я склонила голову, как делал Касс, пытаясь понять, откуда льется мелодия, но она опять потонула в детских голосах. Я различила басовитый смех Касса среди их веселья и снова — слабый отзвук музыки: женский голос, песня без слов или слишком далекая, чтобы можно было их разобрать. Я задержалась в дверях и посмотрела на поле. Солнце почти коснулось горизонта под архипелагом перистых облаков. В воздухе мельтешили искры светляков, и дети гонялись за ними. Касс рядом с ними казался большим и неуклюжим. Малютка Эва и первая Ким обнимали его узкие плечи. Я наблюдала за ними, пока сумерки не скрыли все, кроме янтарных волос Эвы и белой рубашки Касса.
Наконец Касс поднял голову и, впервые заметив меня, помахал, зовя к ним. Я улыбнулась, махнула в ответ и, сбежав с крыльца, пошла через поле. Из травы от моих ног взлетали сотни зеленых кузнечиков; треск их крылышек сливался в тихое ровное жужжание. Последний свет посеребрил ствол ивы и погас. Ветер усилился и вместе с детскими голосами донес слабую мелодию, явственно звучавшую среди стрекота насекомых. Я остановилась, вдруг пошатнулась и уставилась на свои ступни, отгоняя головокружение.
Когда я вновь подняла голову, дети затихли. Они стояли, растянувшись по полю; собачонки, которых они привели с собой, замерли, навострив уши. Я обернулась посмотреть, что их удерживает.
Ива раскачивалась, словно под порывами штормового ветра, ветви скребли небо, будто желая смахнуть наземь первые звезды. Я выругалась и отступила, не веря своим глазам. Поле подо мной содрогнулось, выпучилось гнилой корой. Затем с ровным скрежещущим рокотом вздыбилось, и в лицо ударили комья грязи, обрывки травы; земля под ивой треснула, как сбитое ветром яблоко. Рев смолк. Миг полной тишины, и песня вырвалась из расщелины, как стая лебедей. Я зажала уши ладонями и упала на колени.
Первыми это услышали собаки. Я чувствовала тепло их тел, когда они одна за другой пробегали мимо, слышала их пыхтение и тихое поскуливание. И заставила себя смотреть, стерев грязь с лица.
Над разинутой пастью земли высилась ива. В ее тени с простертыми руками стояла Мейди. Она пела, и собаки проносились мимо нее, срывались в темноту под ее ногами. Обомлев, я не сводила с нее глаз. Потом услышала за спиной голоса, топот ног и оглянулась.
Поле лежало в сером полусвете. Внезапно сама темнота дрогнула, протянулась туда, где по полю бежали смеющиеся дети — по двое, по трое: девочки — сцепив руки в цепочку, малыши — цепляясь за ребят постарше и азартно вопя. Я кричала им, срывая голос, но он терялся в их смехе. Они не видели меня, пробегая мимо.
Она притягивала их; стояла, запрокинув голову, и пела. В ее голосе были камень и дерево, собаки и звезды, а потом в нем появились дети, и она запела их всех в землю. Очки упали с лица Мэйди; взгляд, обращенный на детей, теперь был не слепым, а слепящим: глаза — подобные золотым цветам, рассвету и осенней пшенице. Я до крови ссадила ладони, когда месила землю, глядя, как мальчики и девочки мчатся к ней и, смеясь, исчезают в расщелине под ее ногами. Ее руки снова и снова взмахивали в приветственном жесте, словно она прижимала к груди охапку цветов. Но я не могла шевельнуться — словно обратилась в дерево и вросла в землю.
По траве прозвучали последние шаги. Мимо проходили Касс и Эва — пробежали рука об руку вслед за остальными, уже скрытыми в земле. Я выкрикнула его имя, и они остановились. Касс мутными глазами посмотрел на меня и потряс головой, силясь вспомнить.