— Смотри, — выдохнула я, вздрагивая от холодного душа. — Что это?
Касс с ученым видом поправил очки, затянулся.
— Лунный цвет, — объявил он.
— Правда? — Я запрокинула лицо и встряхнула ветку, снова брызнув росой на обожженные солнцем щеки. — Пахнут раем.
— Не-а. На самом деле я не знаю, как они называются. Белые… асфодели, лунный цвет… — он зевнул. — Но пахнут и правда…
Он подавился словами, резко вывернул руль:
— Господи Иисусе!
На дороге перед нами сидел ребенок, девочка, ее глаза светились в свете фар. Я вскрикнула и схватила руль, вырвала его из рук Касса. Баранка, скрипнув, крутанулась, и машина рванула вперед.
Мы никак не могли ее объехать. Тихий толчок даже принес облегчение — мягкий шлепок, словно волна прибоя расплескалась по прибрежной гальке. Грузовик, дрогнув, встал, и Касс, со стоном, оттолкнув меня, вывалился наружу и упал на колени. Я тут же оказалась рядом.
Она, конечно, умерла — от шеи до плеча шла ярко-красная рана, кровь заливала порванную футболку. Я не сразу узнала лицо под мокрой от крови грязью. Потом увидела раздвоенную губу и собравшуюся в щербинке зубов лужицу крови. Касс вытер ей подбородок рукавом рубашки и заплакал. Плач становился все тоньше, и я заткнула уши, чтобы не слышать его причитаний. Утешать его я была не в состоянии. Мне даже не пришло в голову броситься за помощью. Мы долго стояли на коленях, и я тупо смахивала насекомых, опускавшихся на детское лицо.
За нами что-то шевельнулось. Темный силуэт отрезал луч фары. Я не отводила взгляда от своих ладоней, накрывших стиснутые кулачки девочки. Я боялась повернуться лицом к стоявшей в луче фигуре. Ждала крика, который заглушит плач Касса. Кто там — мать, отец, отправившаяся на поиски сестренка?
Но голос, тусклый, как пыль, коротко спросил:
— О чем ты плачешь?
Подняв голову, я увидела, как Мейди нащупывает дорогу, держась за передок машины, за решетку радиатора над фарой. Касс уставился на нее и задохнулся, дико вцепился в мое колено.
— Она же не видит, — выдохнул он и вдруг отпихнул тело девочки. — Джули…
Мейди стояла перед грузовиком, фары просвечивали ее голубое платье. Я громко заговорила:
— Мейди… у нас беда… Кимберли… мы ее сбили.
Она неловко шагнула к нам, разбрасывая ногами камешки. Один ударил девочку в лоб и Касс охнул, прижавшись ко мне. Я приподнялась, чтобы остановить слепую.
— Мейди, вам лучше вернуться.
Но она опустилась на колени рядом с нами, шарила в пыли, пока не нащупала раздавленное плечо и болтающуюся, как перезрелый персик, голову.
— Больно бедной головушке, — засмеялась она и закатила желтые глаза за блестящими стеклышками. — Бах!
Я с отвращением отстранилась и встала, сжав руку Касса.
— Не уходи, — предупредила я его. — Я схожу за помощью.
Мейди склонилась над девочкой, смахнула волосы с детского лба.
— Бедная головушка, — хрюкнула она. Потом поплевала себе на пальцы и оттерла кровь со рта девочки, глядя прямо на ослепительные фары.
Я замешкалась, глядя, как блестят волосы ее бороды и сверкают новенькими монетами стекла очков. Затем отвернулась, пошла дальше и остановилась на краю освещенного участка, пытаясь разглядеть, куда сворачивает дорога. За моей спиной Касс со свистом втянул воздух, хихикнула Мейди — вместе это прозвучало как птичий крик. Я оглянулась.
Между Кассом и Бородатой Женщиной шевелилась девочка. Она заворочалась в пыли, приподнялась и уставилась на них, как спросонок. Тряхнула головой — сквозь пыль блеснули волосы, лицо под их гривой было липкой маской из крови и грязи. Она сунула палец в рот, моргнула от света и неуверенно спросила:
— Ты — мороженщик?
Касс остолбенело кивнул, стянул с носа очки, надел снова, переводя взгляд с Мейди на ребенка. Потом засмеялся, захохотал, заухал так, что все горы откликнулись эхом, и ему угрюмо вторила сова.
— Господи, как ты меня напугала! Ты в порядке, Ким?
— Ким-бер-ли, — поправила она, потирая плечо. Взглянула на окровавленные руки и вытерла их о шорты. — Ну, я упала! — сказала она. — Можно мне сахарную трубочку?
Касс, шатаясь, поднялся на ноги и рванул к грузовику. Вытащил сахарные трубочки, эклеры, лунный торт-мороженое. Банка шипучки взорвалась на земле в вишневом тумане, он остановился и только теперь увидел меня.
— Сахарную трубочку… — повторил он.
— А я хочу эклер, — сварливо заявила Мейди, хлопая ладонью по дороге. — Нам надо возвращаться, Кимберли.
Она неуклюже поднялась на ноги и заковыляла к грузовику. Девочка, почесываясь, шла рядом. Касс спустился, сунул по сахарной трубочке в обе маленькие ручки, повернулся к Мейди и отдал ей эклер. Бородатая Женщина ухватила девочку за загривок и нетерпеливо подтолкнула.
— Отведи меня домой, — велела она, и Кимберли, чуть прихрамывая, пошла вверх по дороге.
Они прошли мимо меня, капая тающим мороженым. Мейди ногами разбрасывала камешки. Они исчезли за краем светлого круга; тихое шлепанье босых ног прекратилось за соснами.
Касс щурился им вслед. Я уставилась на него. Мы оба молчали. Его так трясло, что зажженная сигарета вылетела в темноту, словно светляк. На дороге таяли дюжина сахарных трубочек и эклеров, на глине растекались белые, красные и коричневые лужицы. Я шагнула к машине, встала на колени, разглядывая тонкие ручейки крови. По темной поверхности уже скользили паучки, мотыльки присаживались, сложив крылышки и разворачивая темные хоботки, чтобы напиться. Я тронула пальцем липкую жижу и подняла его к свету.
Слишком много крови. И она не дышала. Правая сторона лица была белой, как лилия, и я видела кость, прорвавшую кожу на скуле, а из-под раздвоенной губы на землю лилась кровь. А теперь вверх по горной дороге уходили следы двух пар босых ног, издалека слышался женский голос и тихий ответ девочки. Я вытерла с пальцев кровь и медленно вернулась к грузовику, чтобы помочь Кассу забраться в кабину. Осторожно подтолкнула его к холодильнику и надавила на плечи, заставив сесть. Сама села за руль. Завела мотор, осторожно нажала педаль газа, и машина тронулась. Я вела ее, примостившись на краешке сиденья, щурясь в бежавшее перед нами сияние фар. Касс у меня за спиной играл со своими очками. Уронил их, поднял с пола. Он отражался в зеркальце, уставившийся в пустоту за окном, на темные растрепанные деревья, скрывшие от нас чудо.
После этого я каждое утро выезжала с Кассом на развозку. И каждый день под конец рабочего дня мы сворачивали к дому Бородатой Женщины. Иногда прихватывали с собой кого-нибудь из ребятишек. Кимберли и Джун Баг усаживались по бокам от меня на холодильник или играли ручками приемника. Но чаще мы, подъехав, заставали их уже на месте: они бегали по высокой траве за малюткой Эвой; та подбегала к Кассу, обнимала его колени и застенчиво проскальзывала мимо меня, когда я наклонялась с ней поздороваться. Касс привозил упаковку с шестью банками «Тру-блу». Мы садились рядом с Сэмом на шаткие ступеньки крыльца, пили пиво и смотрели, как играют дети.
Месяцы тянулись медленно. Дни лениво перетекали в вечера, и мы узнавали об этом по охрипшим голосам матерей, зазывавших детей домой. Однажды мы дождались восхода луны; помахали на прощание ребятишкам, уходившим по тропинке через сосняк. Они болтали о школе, поджидавшей их в долине: о новых платьях, новых классах, новой учительнице. Тройка Ким уходила последней, и Касс, когда они прошли мимо грузовика, вручил каждой по сладкой сосульке.
— Слишком холодно, — пискнула Кимберли и забросила подарок в траву.
Касс грустно кивнул и, возвращаясь к крыльцу, застегнул воротник от вечернего холодка. Эва зевала, сидя на коленях у Сэма, а старик гладил ее по голове и что-то напевал без слов. Я с трудом различила Мейди, стоявшую на краю поля, запрокинув лицо к опускающемуся небу. Мы с Кассом присели рядом с Сэмом, и Касс взял Эву на руки.
— Ты будешь по мне скучать, когда станет слишком холодно для мороженого? — траурным голосом спросил он. — Когда вся тройка Ким станет пить горячий шоколад?