— Чудесное число! — произнес тот гость, который был еще меньше и старше господина Лауренца, — совершенно чудесное число. Сто тысяч.
— Я вижу, вы понимаете меня, господа, — продолжал Фриц Беккерс, — и поэтому я считаю лишним распространяться по данному поводу. Я ограничусь только одним словом: сто тысяч. А вам, милый юбиляр, я желаю еще сто тысяч!
— Еще сто тысяч! — воскликнули жена господина Лауренца, и его сын, и его служащие, и все чокнулись с юбиляром.
Меня озарило: Лауренц накопил первые сто тысяч марок или талеров и поэтому угощал вином.
Я тоже взял бокал и чокнулся с ним:
— Позвольте и мне с искреннем сердцем присоединиться к пожеланию, высказанному господином Беккерсом. Еще сто тысяч. Ваше здоровье! Non olet!
— Что он сказал? — обратился юбиляр к Беккерсу.
— Non olet! Не пахнет, — пояснил тот.
— Не пахнет? — Лауренц рассмеялся — Знаете что, молодой человек, вы могли бы с полным основанием заткнуть себе нос. Почти все пахнут. Мне вы можете поверить…
Каким же, спрашивается, плутовским способом этот старый грешник мог приобретать свои, капиталы, если он так цинично говорил об этом?..
Беккерс снова поднялся и взял пакет, который положил на комод.
— Я позволю себе предложить вам, господин Лауренц, маленький знак моей признательности, а вместе с тем воспоминание о нашей дружбе и о вашем прекрасном юбилее.
Он вынул из пакета большой белый череп, красиво оправленный в серебро. Верхняя часть черепа была отпилена и снова прикреплена шарниром, так что могла двигаться подобно крышке пивной кружки.
— Дайте мне ложку! — воскликнул он. Затем наполнил череп доверху вином и протянул юбиляру. Тот, в свою очередь, выпил и передал череп соседу. И таким образом череп сделал круг.
— Знаешь, старуха, — рассмеялся юбиляр, — он годится для моего утреннего пива.
Фриц Беккерс посмотрел на часы:
— Четверть одиннадцатого. Я должен поспешить: мой поезд скоро отходит.
— Дорогой друг и благодетель, — промолвил юбиляр, — еще немножко. Еще хоть четверть часика. Прошу вас, дорогой друг и благодетель.
Фриц Беккерс был благодетелем этого знаменитого человека. Это становилось еще загадочнее.
— Нет, не могу, — энергично сказал благодетель и протянул мне руку. — До свидания.
— Я иду с вами.
— Для вас это будет слишком большой крюк. Мне надо на Штеттинский вокзал. Я дойду до ближайшей стоянки извозчиков и пошлю извозчика также за вами. Я должен поспешить, иначе я прозеваю поезд.
Все вышли проводить его. Я остался один и пил вино. Старик вернулся, чтобы налить мне еще бокал.
— Знаете что? — обратился он ко мне. — Если вам понадобится что-нибудь, пожалуйте ко мне. Я обслуживаю своих клиентов очень хорошо. Вы можете спросить об этом у Беккерса. Только свежий товар…
Итак, это был купец. Наконец я выяснил это.
— Хорошо. Если будет нужная обращусь к вам, Но данный моменту меня есть поставщик…
— Ка-а-ак? Кто же такой? — Юбиляр почему-то очень испугался.
Но правде сказать, я не имел ни малейшего представления о том, чем, собственно, он торгует.
— Вертгейм, — сказал я. Это имя показалось мне более надежным.
— О эта универсальная торговля! — простонал он. — Они разоряют людей. Но вас обслуживают, наверное, недостаточно хорошо? Попробуйте у меня. То, что вы получаете у Вертгейма, вероятно, очень неважного качества. Гнилая рыба…
А, так он был рыботорговцем! Наконец! Я уже почти собрался сделать заказ, но мне вспомнилось, что конец месяца.
— До первого числа я еще не нуждаюсь, «Но на следующий месяц вы можете послать мне что-нибудь. Дайте мне ваш прейскурант.
Старик был очень смущен:
— Прейскурант? Разве у Вертгейма есть прейскурант?
— Конечно, есть. Умеренные цены и хороший товар. Совершенно свежий. Живой.
Юбиляр в ужасе вскочил и почти без сознания упал в объятия жены.
— Старуха! — простонал он, — Вертгейм поставляет живых!..
В этот момент я услышал, что к дому подъехала карета. Я воспользовался смятением, выбежал из комнаты, схватил пальто и шляпу и ускользнул. Быстро сбежал я вниз по каменной лестнице, пролез через калитку в стене и вскочил в карету.
— Кафе „Монополь“! — сказал я ему.
Лошади тронулись. Я бросил назад беглый взгляд и увидел сбоку у двери маленькую белую вывеску. Я прищурился, чтобы лучше увидеть, и с трудом прочитал: „Якоб Лауренц. Могильщик“.
…Тысяча чертей! Юбиляр был могильщик.
Через несколько месяцев после отъезда Беккерса я тоже собрался уезжать. Хозяйка помогала мне укладывать чемоданы и ящики. Я стал заколачивать гвоздями ящик с картинами, как вдруг рукоятка молотка сломалась.
— Ах, черт! — воскликнул я.
— У меня есть другой молоток, — сказала хозяйка, которая в это время артистически укладывала мои костюмы, — Погодите, я принесу.
— Оставайтесь. Я сбегаю сам, Где он у вас лежит?
— В кухонном столе, в выдвижном ящике. Но только в самом низу.
Я пошел на кухню. Ящик кухонного стола был битком набит нужными и ненужными предметами. Всевозможные инструменты, иголки, нитки, кнопки, дверные ручки, ключи… Вдруг мне бросилась в глаза голубая ленточка с маленьким золотым медальоном. Неужели это был медальон Анни? Я открыл его, там была выцветшая маленькая фотография — портрет ее матери. Она всегда носила это единственное воспоминание об умершей на груди как амулет.
— Я хочу взять его с собой в могилу, — сказала она мне однажды.
Я принес медальон с собой в комнату.
— Где вы его взяли? — спросил я хозяйку.
— Это я нашла вчера, когда прибирала комнату господина Беккерса. Он лежал в маленькой комнатке в темном углу. Я хотела сохранить его для господина Беккерса: может быть, он снова придет.
— Можно я возьму его? — спросил я.
Я положил медальон в мой бумажник, и он лежал там в течение нескольких лет. А позднее я пожертвовал его в Музей естествознания на улице Инвалидов. Это было совсем недавно — неделю назад.
Дело было так.
Я сидел в кафе „Монополь“ и читал газеты. Вдруг в кафе влетел маленький Беерман из „Биржевого курьера“.
— Кофе по-венски, сударь? — спросил его кельнер.
— Кофе по-венски!
Он уселся за маленький столик и стал протирать пенсне. Затем надел его и оглянулся.
— А, это вы? — воскликнул он, заметив меня. — Фриц, подайте кофе на тот столик.
Он уселся ко мне за столик, и кельнер подал ему кофе.
— Вы, венцы, ужасные люди. Ну как можно пить такую бурду?
— Вы находите? — промолвил он. — Я очень рад, что встретился с вами. Вы должны оказать мне большую услугу.
— Гм… — промычал я. — У меня сегодня вечером абсолютно нет времени.
— И все-таки вы должны помочь мне. Непременно. Кроме вас, здесь сейчас нет никого, а я должен сейчас снова уйти.
— А в чем дело?
— Мне нужно быть на первом представлении в „Немецком театре“. А между тем я вспомнил, что мне предстоит еще одно дело сегодня вечером, о котором я совсем позабыл.
— Что именно?
— Сегодня вечером профессор Келер делает в Музее естествознания доклад о новых египетских приобретениях этого музея. Очень интересная вещь. Весь двор будет там сегодня.
— Чрезвычайно интересно.
— Не правда ли? Так сделайте мне такое одолжение, пойдите туда. Я буду вам очень благодарен.
— Мне надо подумать об этом… Впрочем, знаете что! Меня это вовсе не интересует.
— Пожалуйста! Это же сенсация! Все новые находки будут показаны публике. Я очень несчастен, что не могу попасть туда.
— Давайте сделаем так: вы пойдете в музей, а я — в театр.
— Невозможно. К сожалению, совершенно невозможно! Я обещал моей кузине взять ее сегодня в театр.
— Что же вы раньше не сказали?
— Так пожалуйста. Сделайте мне такое одолжение. Вы не будете сожалеть. Вы поможете мне в очень затруднительном положении.
— Но…
Он вскочил и бросил на стол мелочь.
— Фриц, получите за кофе. Вот вам билеты. Два. Вы можете доставить удовольствие еще кому-нибудь.