Прячась в тени деревьев и в высокой траве, росшей вдоль обочины, мы пробирались к дому. Когда особняк показался в конце аллеи, мне отчего-то стало страшно. Он был выше, чем я думал, — выше, чем показался нам, когда мы смотрели на него от ворот. И хотя дом, похоже, пустовал, я не мог отделаться от ощущения, что уже когда-то был в нем и что сейчас он совсем не пустует и все его молчаливые обитатели, зная о наших планах, наблюдают за нами. Буквально не сводят глаз.
Мы остановились передохнуть у первой статуи, заросшей мхом и покрытой прошлогодней листвой. Нам с трудом удалось разглядеть, что статуя изображает двух обнаженных детей — мальчика и девочку, — стоящих на каменном постаменте. Дети злобно улыбались.
— Смотри, у них вырваны сердца, — сказал Пикеринг.
Тут я тоже заметил, что слева на груди у каждой статуи зияет страшная дыра. При этом дети тянули к нам руки, в которых они сжимали собственные сердца, — маленькие камешки с отчетливо видневшимися на них прожилками кровеносных сосудов. Ощущение счастья, посетившее меня у ворот, мгновенно исчезло.
Солнечный свет пробивался сквозь листву, осыпая дорожку, статуи и нас с Пикерингом яркими бликами. Мы постояли немного и пошли дальше, удивленные и настороженные. Мы старались не смотреть на другие статуи, но они сами приковывали к себе наши взгляды, заставляли догадываться, что за фигуры скрыты под слоем мха и грязи. Фигура монаха на высоком постаменте выглядела до ужаса реальной, на его лице застыла такая отвратительная гримаса, что я невольно отвернулся. При этом мне все время казалось, что монах раскачивается из стороны в сторону и вот-вот кинется на нас.
Пикеринг шел немного впереди и вскоре увидел следующую статую. Он только взглянул на нее и сразу отвел взгляд. Я тоже долго не выдержал. Передо мной стоял горбун в широкополой шляпе, а рядом с ним — уродливый карлик в капюшоне и в мантии, из рукавов которой торчали змеиные головы.
Я решил не ходить дальше. Увиденного вполне хватило бы мне, чтобы сначала не спать несколько ночей подряд, а потом долго мучиться от кошмаров. Оглянувшись, я увидел, что мы уже довольно далеко отошли от ворот.
— Я, пожалуй, туда не пойду, — сказал я Пикерингу.
Он посмотрел на меня с укором, но ничего не сказал, даже не обозвал трусом. Видимо, просто не хотел ссориться со мной — я ведь и вправду мог вернуться к воротам, и тогда ему пришлось бы идти в особняк одному.
— Может, все-таки заглянем в дом по-быстрому? Стащим оттуда что-нибудь, чтобы все поверили, что мы там и впрямь были, и сразу назад?
Одна мысль о приближении к белому особняку, который уставился на меня немигающим взглядом всех своих окон, пугала меня до смерти. Дом был огромный, четырехэтажный, в нем должно было быть очень много комнат. Окна верхних этажей казались затемненными, так что в них ничего не было видно, а окна нижних этажей закрывали тяжелые ставни, видимо, чтобы в дом не лезли воры вроде нас.
— Не валяй дурака, пойдем! Наверняка в доме никого нет.
Пикеринг все еще храбрился, стараясь ободрить меня и себя, но его показная отвага больше не действовала. В конце концов, кто такой этот Пикеринг? Всего лишь глупый мальчишка, который сам не соображает, что делает.
— Не пойду, — заупрямился я.
Тогда Пикеринг сделал вид, что уходит. Оглянувшись на прощание, он бросил презрительно и как бы невзначай:
— Ну как знаешь. Лично я пойду. А потом расскажу всем, как ты испугался и остался ждать меня снаружи.
Он шантажировал меня, но голос его при этом звучал мягко и вкрадчиво. Угроза подействовала: я представил себе ликующую ухмылку Пикеринга, вернувшегося в город, представил, как он будет всем рассказывать о том, что мы с Ричи струсили — а ведь я совсем не трус, — я справился со своим страхом и перелез через ворота. Похоже, надо идти с Пикерингом до конца — иначе не стоило и начинать, подумал я.
Мы решили больше не глядеть на статуи. Если бы я увидел еще хоть одну, думаю, я не дошел бы до дома. Впрочем, особняк оказался ближе, чем нам показалось сначала (и уж точно ближе, чем мне того хотелось), и вскоре мы уже стояли на высоком каменном крыльце и разглядывали огромную железную дверь. Я был сам не свой от страха, голова отказывалась соображать, ноги не хотели повиноваться.
— Зачем вообще нужны железные двери?
Вопрос Пикеринга застал меня врасплох, но, к счастью, вроде бы не нуждался в ответе.
Пикеринг изо всех сил толкнул дверь. Одна из створок скрипнула. И только.
— Заперто, — констатировал Пикеринг.
На душе у меня сразу полегчало. Я отошел от двери и стал разглядывать дом. Поскольку на всех окнах нижнего этажа ставни оказались закрыты, шансов проникнуть в особняк у нас практически не оставалось и можно было спокойно возвращаться в город. Между тем Пикеринг продолжал атаковать дверь — теперь он пытался высадить ее плечом. После очередного удара я ясно увидел, что в окне второго этажа мелькнула какая-то фигура в белом. Все произошло очень быстро — я даже толком не успел рассмотреть, что это было. Так иногда на поверхность темного пруда вдруг всплывает рыба и тут же исчезает в глубине.
— Пикеринг! — испуганно прошептал я.
Больше я не успел ничего сказать, потому что в тот самый момент в двери вдруг что-то щелкнуло и она приотворилась.
— Смотри, у меня получилось! — обрадовался Пикеринг.
Он не верил собственным глазам — стоял и как зачарованный глядел в темную щель меж створками. Что до меня, то я был почти уверен, что дверь открыли изнутри.
— Я туда не пойду, — заявил я.
Но он и слушать не захотел, просто улыбнулся и жестом велел мне помочь ему подтолкнуть дверь, чтобы через щель можно было попасть внутрь дома. Я не стал ему помогать: стоял и смотрел на окна особняка. Створка со страшным скрежетом сдвинулась с места. Пикеринг, не оглядываясь, вошел в дом.
Вокруг стало совсем тихо. Я чувствовал, как струйки холодного пота стекают у меня по лицу. В тот момент мне больше всего на свете хотелось бросить Пикеринга и убежать.
Через мгновение довольная физиономия Пикеринга высунулась из-за двери.
— Ну где ты там? Идем скорей, тут целая куча птиц.
Я заглянул в дом и увидел огромный холл с лестницей, ведущей на второй этаж. Пикеринг стоял посреди комнаты и смотрел на пол. Деревянный паркет холла покрывали сотни мертвых голубей. Я все-таки решился войти.
В комнате не было ни ковров, ни гардин, ни ламп — просто голый паркет и белые стены, да еще закрытые двери, ведущие из холла в правое и левое крылья дома. Несчастные птицы на полу выглядели ужасно тощими. Перья, кожа да кости. У некоторых птиц перьев уже не было, от других вообще остались только кости.
— Они не смогли отсюда выбраться и умерли от голода, — авторитетно пояснил Пикеринг. — Потом тут можно будет собрать целую коллекцию птичьих черепов.
Он по очереди попробовал открыть двери в правое и левое крылья, но без толку.
— Тут все закрыто, — разочарованно сказал Пикеринг. — Давай поднимемся на второй этаж и посмотрим, что там. Наверняка в комнатах должно быть что-нибудь интересное.
Мне все еще было немного страшно — я пугался каждого скрипа, каждого шороха, даже звука собственных шагов. Пикерингу я велел быть осторожнее и не шуметь, но он меня и слушать не хотел: топал, как слон, и всюду по-хозяйски заглядывал. Мы стали подниматься по лестнице — в конце первого пролета я догнал Пикеринга, и тут мне снова стало не по себе. Я понял, что воздух в доме совсем неподвижный: в холле и на лестнице было душно и жарко, как если бы мы находились в какой-нибудь совсем маленькой комнатке. Я весь вспотел — школьная форменная рубашка прилипла к телу. Поднявшись всего на один пролет, мы едва могли перевести дух. Я привалился к стене, чтобы немного передохнуть, а Пикеринг в это время пытался в свете фонарика разглядеть, что там дальше — на втором этаже. Виднелись только голые стены пустого грязного коридора. Да еще откуда-то сверху пробивался тоненький луч солнечного света. Ничего подозрительного мы не заметили.