— Таковы правила на отделении СТ.
— Сколько дней я здесь?
— Ах, вы опять разговариваете! — заметила Кристабель. — Что-то раньше вас было не слышно. Голос ваш весьма необычен.
— На самом деле таким он стал недавно.
— У вас что-то с грудью. Разве вы швов не чувствуете?
— Я чувствую себя так, словно меня избили, не оставив живого места.
— Так все говорят, когда пройдут через это.
— Сколько я здесь? — повторил вопрос Эрик.
— Не знаю, имею ли я право говорить вам.
— Ну, послушайте, что в этом дурного?
— Дело не в этом.
— Тогда посмотрите, что написано на планшете в изножье кровати. Покажите мне, где сказано, что мне нельзя знать, сколько дней я нахожусь на отделении.
К вящему удивлению Эрика, Кристабель взяла клип-борд и внимательно прочла записи. И наконец ответила:
— Сегодня восьмой день. Вас они держали на испытательном сроке дольше, чем остальных пациентов.
— Испытательном сроке?
Кристабель исчезла и вскоре вернулась, толкая перед собой кровать вроде той, на которой лежал Эрик.
— Я собираюсь переложить вас на чистую постель, чтобы вы не мокли в луже, которая из-за вас натекла, — сообщила она. — Делать это я не обязана, поэтому помогите мне.
— Вы очень любезны, — поблагодарил он.
Когда Кристабель убрала грязные простыни и обмыла его, Эрик обнаружил, что он совершенно голый, только на область груди и живота наложены повязки и бинты. Еще его тело оказалось полностью безволосым.
— Я потерял в весе, — отметил он.
Кристабель, укрывавшая Эрика чистыми простынями, слегка смутилась:
— Ну да, вы кое-что потеряли. Отныне вы не тот человек, каким сюда пришли.
— Не тот?
— Нет. Вас основательно разобрали.
Эта фраза повергла Эрика в ужас, и тревога достигла своего максимума.
— Мне нужны мои вещи, — сказал он. — Одежда, бумажник, мобильный телефон. Мне необходимо позвонить.
— Все ваши личные вещи в сохранности и находятся в распоряжении отдела собственности, — ответила Кристабель. — Я пошла. Если вам еще что-нибудь понадобится, просто потяните за этот шнур и ждите. И не забывайте о том, что вы здесь не один. С вами в комнате находятся еще два господина. Думаю, они вам представятся, когда сочтут нужным.
Эрик оглянулся по сторонам. Тело одного "господина", скрытого простынями, скорее походило на остов изголодавшегося ребенка лет двенадцати с огромной лысой головой, повернутой к стенке. На второй — из-под груды неопрятных простынь торчали две длинные тощие ноги. Там, где должна была быть голова незнакомца, возвышалась подушка, которую придерживала на месте рука, тоже костлявая и длинная.
Уходя, Кристабель выключила свет, и теперь палата освещалась лишь крохотными тусклыми лампочками позади каждой кровати. Ближе придвинулись серые голые стены, и потолок опустился на фут или два — в этом Эрик был уверен. Снова навалилась вездесущая гнетущая тишина, наполнявшая, казалось, все отделение за исключением помещения с куполом. Безмолвие нарушало лишь учащенное тяжелое дыхание лысого, похожее на звук сминаемого пластикового стаканчика. Минут через пять, обнаружив, что в палате нет наушников ни для телевизора, ни для радио и отсутствуют какие-либо другие развлечения, помогающие скоротать время, Эрик решил попробовать пошевелиться. Неудивительно, что это оказалось болезненно, особенно когда он наклонялся вперед, напрягая грудь и живот. Но если держать спину прямо, то получалось свесить ноги с кровати и даже коснуться пола пальцами ног.
Сначала вставленные в вены обеих рук иглы капельниц не давали ему сильно отклониться от лежачего положения, но если Эрик тянулся обеими руками одновременно, то мог понемногу сползать ближе к краю постели, что он потихоньку и проделал, пока не встал на ноги, откинув вытянутые руки назад.
— Господь Всемогущий! — раздался возглас. — Это что такое ты вытворяешь?
Мужчина с неопрятной кровати убрал с головы подушку и, лежа на боку и упершись подбородком в согнутую руку, во все глаза смотрел на Эрика.
Даже в тусклом свете Эрик точно мог сказать, что видел этого человека прежде, хотя теперь он очень изменился. Он впился в мужчину мрачным взглядом, пока через несколько секунд наконец не понял, где и когда встречал его. Только сейчас этот человек очень похудел, и от этого стал гораздо заметнее сплющенный нос боксера-профессионала и шрам на лбу.
— Думаю, как бы выбраться отсюда, — наконец ответил Эрик.
Мужчина язвительно фыркнул:
— Вам не дадут выбраться отсюда. Это точно.
— Что, вы пробовали?
— Нет. Мне это тем более не удастся. Над моими ногами они потрудились на славу.
Эрик окинул взглядом собственные ноги:
— Мои вроде как в порядке.
— Похоже на то, что ноги — единственное, что у тебя в порядке. Ложись-ка обратно, пока не упал.
— Даже если я упаду и не смогу встать, то потяну за шнур и вызову медсестру.
— Никто не придет. Никому до тебя дела нет.
— Почему?
— В изножье твоей кровати на планшете прикреплена зеленая карточка.
— А, точно. Слышал про это. Низкий приоритет.
— Отсутствие приоритета, — поправил Эрика собеседник. — Я в той же самой категории. Мы с тобой оба оказались в списке на утилизацию. Решат, что мы можем на что-нибудь сгодиться, — оставят нас в живых на какое-то время, если мы будем хорошо себя вести. Ну а если не будем — тогда нам крышка.
Медленно и осторожно Эрик улегся на кровать.
— Да, ты правильно делал, что выступал против этого местечка, — проговорил он.
— А, так ты меня видел!
— Когда входил в больницу. Рядом с главным входом вы вместе с женщиной размахивали флагами. Дама попросила меня подписать ходатайство.
— Она моя жена. И тоже где-то здесь.
— Неужели они схватили вас прямо на улице?
— Они не настолько глупы. К сожалению, они не глупы вовсе. Нас пригласили обсудить наши возражения с доктором Стренгхейвер, одной дамой из здешнего руководства.
— А вы знали, что на самом деле здесь происходит?
— Нет, конечно. Каким образом?
Эрик задумался ненадолго, потом спросил:
— Вы с женой являетесь членами официальной группы протеста?
— Ты хочешь спросить, членами организации, которая могла бы заняться нашими поисками? Доктор Стренгхейвер тоже задала этот вопрос одним из первых. Но, увы, мы с Дженни представляли лишь самих себя. У нас даже организация официально не зарегистрирована, в ней нет больше членов. Когда доктор Стренгхейвер узнала об этом, сразу спросила, не хотим ли мы выпить по чашечке кофе. Мы простояли на улице с самого утра, поэтому согласились. На вкус кофе был обычный. Случилось все это три недели назад, и с тех пор я Дженни не видел. Хотя мне сказали, что она тоже здесь, и у меня нет причин не верить.
— Три недели! Не может быть! Я нахожусь здесь восемь дней, а вы с Дженни, должно быть, попали сюда сразу вслед за мной.
— Они вам сказали, что прошло восемь дней?
— Медсестра из отдела ухода и комфорта.
— Думаю, им нравится дурачить нас, — подытожил мужчина с носом боксера, тяжело перевернулся на спину и закрыл глаза. Почти тотчас же он захрапел.
Возможно, звуки храпа потревожили человека с другой кровати, поскольку он, не поворачивая головы, принялся сучить ручонками и тыкать в воздух маленьким кулачком, словно парировал удары невидимого противника, зависшего над ним прямо в воздухе. Бинты съехали, обнажив бледную кожу с пятнами цвета вареного омара. Вскоре он затих и вновь натянул одеяло на плечо, но время от времени опять принимался дергаться, словно что-то заставляло его царапать самого себя. Поскольку ничто в палате не могло привлечь его интереса, Эрик лежал и смотрел, как большеголовый мужчина с маленьким тельцем расчесывает зудящую кожу, натаскивает одеяло на себя и подтыкает под шею, потом снова принимается чесаться и добирается до груди. Одеяло сползло дюйма на три, когда задремавший было Эрик внезапно сел и широко распахнул глаза, потому что на секунду оттуда появилось нечто, что никак не могло быть человеком, если только он не прятал в простынях серую и очень волосатую руку.