Я чуть не опрокинул моноплана, усиливаясь получше разглядеть его, но вдруг очутился среди целого флота таких же воздушных тюльпанов, всех размеров, но не таких больших, как первый. Некоторые были даже совсем маленькие, но большая часть величиной с обыкновенный воздушный шар. Нежностью ткани и окраски они напоминали тончайшее венецианское стекло. И все на солнце отливали радугой. Несколько сотен их проплыло мимо меня.
Но скоро внимание мое было отвлечено другим. В воздухе носились, быстро свертываясь, свиваясь и переплетаясь, длинные, тонкие, фантастические кольца будто пара, кружась с такою быстротой, что трудно было уследить за ними глазом. Некоторые из этих воздушных змей были длиною в 20–30 футов, но объем их определить трудно, так как внешние очертание их расплывались. Цвет их был светло-серый, или дымчатый, но более темные линии внутри производили впечатление живого организма. Одна из них коснулась моего лица; я ощутил холодное липкое прикосновение, но такое нематерияльное, что я не мог связать с ним мысли о физической опасности, точно так же, как и с радужными тюльпанами, которые видел раньше. Они были так же прозрачны и легки, как пена на гребнях валов.
Но меня ждало другое, более ужасное. Плавно спускаясь вниз с больших высот, прямо на меня неслось словно красноватое облако пара, постепенно разраставшееся по мере приближения. Сотканное из чего-то прозрачного и студенистого, оно, тем не менее, имело более определенные очертание и более солидный составь, чем все, виденное мною раньше. И являло больше следов физической организации — в особенности две больших, затененных, круглых плоскости по обе стороны, который могли быть глазами, и совсем уж непрозрачный белый придаток между ними, изогнутый и грозный, как клюв коршуна.
Тело чудовища занимало, пожалуй, несколько сот квадратных фут; вид его был страшный, угрожающей; оно поминутно меняло цвет, от светлого до темно-пурпурного, сердитого, такого темного, что он заслонял мне солнце. На верхнем изгибе этого огромного тела было три выступа, которые я могу описать только, как три огромных пузыря, как будто наполненные необычайно легким газом, поддерживавшим в разреженном воздухе это бесформенное, полутвердое тело. Чудовище двигалось быстро, не отставая от аэроплана; миль двадцать оно так сопровождало меня, летя надо мною, как хищная птица, выжидающая момента, чтобы броситься. Уследить, как именно оно двигается, было трудно, но, по-видимому, оно выбрасывало вперед длинный и клейкий усик, который притягивал к себе все остальное извивавшееся тело. Ежеминутно это эластическое студенистое тело меняло форму, но каждая новая казалась еще страшнее и противней предыдущей.
Я видел, что чудовище настроено враждебно. Не даром оно так вдруг багровело. Расплывающиеся выпуклые глаза, все время обращенные на меня, были холодно-безжалостны. Я направил моноплан свой книзу, чтоб ускользнуть от него. Быстрее молнии из бесформенной массы выдвинулось длинное щупальце и обвилось вокруг моей машины. Зашипело, обжегшись, и отдернулось, и все огромное тело съежилось, словно от боли. Я нырнул, прибегнув к vol plané, но щупальце вновь обвилось вокруг аэроплана и было срезано пропеллером с такой же легкостью, как завиток дыма. Длинное, липкое, скользяще змеиное кольцо захлестнуло меня сзади и обвило поперек туловища, силясь стащить с места. Я схватился за него руками, пытаясь отослать его; руки мои ушли, во что-то слизистое, липкое; на миг я высвободился, но другое кольцо обвилось вокруг моего сапога, и я ощутил толчок, от которого едва не опрокинулся на спину.
Падая, я выстрелил из обоих стволов, хотя это было все равно, что стрелять в слона из игрушечного пистолета, заряженного горохом. Однакож, выстрел попал метко — с громким треском один из пузырей на спине гнусной твари лопнул, и мгновенно громадное, как облако, тело повернулось на бок, отчаянно барахтаясь, чтобы придти в равновесие, между тем, как белый клюв яростно щелкал и ловил воздух… Но я уже несся вниз, словно аэролит, увлекаемый пропеллером и силой тяжести. Багровое пятно позади все уменьшалось. Я благополучно выбрался из воздушных джунглей.
Мгновенно я застопорил мотор, — ибо ничто не утомляет так машины, как быстрый спуск при полном ходе — и спиральным vol plané спустился сперва к серебристой гряде облаков, затем, в грозовую тучу под нею и, наконец, сквозь проливной дождь, на поверхность земли. Когда я был в облаках, подо мною блестел Бристольский Канал, но у меня еще хватило бензина пролететь миль двадцать и спуститься на суше, близ деревни Ашкомб. Здесь я раздобыл три жестянки бензина у проезжего шоффера, и в 10 минут седьмого был у себя дома. Никогда еще смертный не совершал такого воздушного путешествия. Я видел красоту и ужасы высот.