Должно быть, эта картинка всегда таилась в его подсознании, в фокусе его внутреннего зрения. В этот мистический момент он, казалось, понял, что видит то, к чему всегда стремилась его душа. Все вокруг было преисполнено чистой светлой радости творения, даже с некоторой долей озорства. Мед тек, как лава с вершины холма.
Он прикрыл собственный глаз и оком праведника вновь увидел перед собой все те же мрачные утесы во всей их непреложной подлинности. Чайки издавали пронзительные воинственные крики. Солнце казалось язвой, источающей желтый гной, а его остаточный образ, который сохраняется некоторое время на сетчатке, когда закрываешь глаз, — кровавым кругом. Шум прибоя отдаленно напоминал грохот камнепада, который чудился ему тогда, на фронте.
— Ну и ну, — удивленно пробормотал Али, — а ведь ты, писатель, уже живешь в аду.
Он закрыл правый глаз и взглянул на мир собственным. Вновь засверкали многоцветные радуги — результат взаимодействия разных визуальных полей, — пробуждая глубоко запрятанные воспоминания о тех давних временах, когда он смотрел на новый удивительный мир глазами младенца и ему приходилось самому создавать вокруг себя вселенную.
— Действительно в аду, — добавил он, — если, конечно, твои глаза не видят по-другому.
Сойдя с парома, Али пошел по острову, попеременно открывая то один глаз, то другой. Его правый, праведный глаз наблюдал все ту же скучную картину — камни, небо да траву, в то время как левый дразнило зрелище полупрозрачных вуалей нежных тонов, скрывающих за собой манящие красоты рая.
Али шел, останавливался, снова шел. Глаз аятоллы вел его по каменистой тропе, и конечной точкой его пути был старый фермерский дом, ныне почти развалившийся, с пыльными окнами, окруженный высокой проволочной оградой, очевидно служившей защитой от коз. Сейчас его охраняли только чайки.
Сатанинский писатель сидел за письменным столом. Вид у него был довольно измученный, один глаз подергивался; он был почти полностью лыс. И все же при виде незваного гостя, словно бы нехотя наводившего на него пистолет, он улыбнулся:
— Ну вот и дождался наконец.
И эта чертова улыбка — свидетельство его нормальности!
Али закрыл глаз праведника. Левым, собственным глазом он видел нимб над головой писателя. Сжав покрепче рукоятку пистолета, вперился правым глазом в лицо презренного писаки. Через секунду открыл и левый глаз; немедленно все перед ним поплыло, голова закружилась — он закрыл левый глаз.
— Ты похож на оживший светофор, — заметил писатель с таким видом, будто он отбирал афоризмы для некоего будущего словаря крылатых слов и выражений.
Взор аятоллы привлек нож для разрезания бумаги, привыкший вскрывать пухлые конверты, набитые чеками в валютах Сатаны — долларах, фунтах стерлингов, франках, марках, — коими оплачивались богохульные услуги этого писаки.
Левым глазом Али также увидел нож с острым кончиком. Розоватые, цвета разбавленной крови отблески лежали на лезвии. Ручка отсвечивала перламутром. Али вспомнил войну с Ираком и вдруг почувствовал себя обманутым. Странное желание зародилось у него в душе.
— Который из моих глаз, — спросил он, словно загадывая загадку, — который из них мой настоящий — мой истинный глаз?
Поражаясь, очевидно, странностям человеческой природы, писатель уставился на незнакомца, который поглядывал на него то одним, то другим глазом по очереди. Неужели ему действительно предлагали выбор, как это бывает в сказках? Выбор между жизнью и смертью — или всего лишь выбор между различными видами смерти?
Немного поколебавшись, он выпалил наугад:
— Левый.
— Сам ангел говорит твоими устами, — сказал Али; он схватил нож, открыл оба глаза и направил кончик стального лезвия на глаз праведника.
Писатель напрягся — он решил, что ошибся, хотя, наверное, в данном случае и нельзя было сделать верный выбор, — но Али воткнул нож в глаз аятоллы, вырвал его из глазницы и всадил нож вместе с распоротым, сочащимся глазом в доску стола.