— Вот, смотри, вот где это произошло… — Она поставила изображение на паузу. — Взгляни на эту линию.
По экрану, точно рябь, прошла полоса другого цвета. Роудз включила медленную перемотку, кадр за кадром демонстрируя развитие сбоя. Тот шел по диагонали, слева направо, и внутри него картина изменялась, становилась похожей на пастельные оттенки трехцветного техниколора, не слишком реалистичными и откровенно блеклыми, на вкус Монтэ. Когда рябь прошла, все вернулось к черно-белой гамме. Лицо Боуи сменилось Оливией де Хэвиланд, а склейку спустя Эррол Флинн уже стоял полностью одетый. За стеной каюты послышался какой-то шум, и актер с абордажной саблей ринулся к двери.
— Так здесь Тарнаверро закончил? Это уже пошла оригинальная версия?
— Не совсем, — заметила Салли, пальцем ткнув в «паузу».
Орда массовки живописно съежилась от страха, когда капитан Блад набросился на нее. То были типичные пираты от «Уорнер Бразерс»: морские волки с сережками, тремя или четырьмя ножами за поясом, в полосатых банданах, высоких сапогах и с глупым выражением лица. Но посередине толпы стоял лысый субъект в очках, стилизованных под крышки от колы, одетый в двубортный костюм из китовой кожи. Это был сам Тарнаверро. Женщина убрала палец с экрана, действие возобновилось. Флинн отбросил двух здоровенных нападающих. Тарнаверро оказался в самой гуще схватки, развернулся и попытался бежать. Очки у него упали, их пнул за борт ухмыляющийся Бэзил Рэтбоун. Ремейкер попытался скрыться и споткнулся о юбки де Хэвилланд. Флинн улыбнулся, невероятно красивый в дыму битвы, и изящным движением насквозь пронзил чужака. Он стряхнул тело с сабли, и оно упало в машущую клинками толпу. Пираты принялись безжалостно рубить его на куски. Тарнаверро даже удостоился крупного плана: дергающееся тело, вращающиеся глазные яблоки, петля серой веревки на шее. А потом исчез — еще один мертвый статист, — и Флинн, танцуя, направился к Рэтбоуну, насмехаясь над женственными украшениями врага.
Монтэ пришел в ужас.
— Неплохо сделано, так?
Ему пришлось согласиться:
— Для такого нужен очень опытный ремейкер… Но это же бессмысленно.
Фильм продолжался своим чередом. Михаэль выключил звук, черно-белые фигуры по-прежнему танцевали на стене. Он погрузился в раздумья.
— Монтэ, ты знаешь некоего Каспасиана Клейнзака?
— Конечно. Он тоже ремейкер. Работает на «Агфа-Дайэй». Я пытался его переманить. Из-за этих проблем нам понадобится несколько высококлассных перебежчиков, чтобы справиться с потоком заказов. Он не моего уровня и даже не уровня Тарнаверро, но хороший профессионал. Так «Агфа-Дайэй» замешана в этом?
— Вряд ли. Клейнзак умер. Журналисты еще не узнали об этом, но почерк тот же. Думаю, у концерна есть и другие жертвы, а «МакДисней» и вовсе объявил тотальное ужесточение режима безопасности. Кто-то затаил большую злобу на ремейкеров. Клейнзака застрелили. Он работал над «Моей дорогой Клементиной». Тебе же знаком этот фильм?
— Тысяча девятьсот сорок шестой год, вестерн. Режиссер — Джон Форд, Генри Фонда в роли Уайатта Эрпа. Виктор Мэтьюр в роли Дока Холлидея. Студия «Двадцатый век Фокс». Не только ты знаешь детали. До сих пор помню эти ужасные переговоры по правам в прошлом году, «Агфа-Дайэй» здорово меня тогда обставили.
Салли улыбнулась:
— Именно этот фильм. «Агфа» наняла Армию спасения[23] в качестве службы безопасности. Для тебя это слишком ортодоксально. В общем, у меня там есть пара друзей, удалось собрать информацию. Согласно ей, Клейнзака убрали довольно экзотическим способом. «Бантлайн спешиал». Слышал о таком? Ну еще бы. Настоящая гордость Дикого Запада, легендарный револьвер с одиннадцатидюймовым стволом. У Уайатта Эрпа был такой. Видишь связь? В Армии больше ничего не сказали, но мне кажется, что если бы мы посмотрели «Клементину» Клейнзака, то увидели бы вот этот спазм цвета, а потом немца в лабораторном халате, попавшего в перестрелку где-нибудь в загоне и словившего весьма немалую пулю.
Когда Салли Роудз ушла, Михаэль решил побаловаться наркотиками. Его трясло, тут он себя не обманывал. В предыдущих корпоративных войнах никогда не страдал верхний эшелон. С трупом не договоришься. Но это дело, эта кампания устрашения… Новые игроки, похоже, не особо заботятся об этике монетаристской дипломатии. А заключение Роудз было и вовсе ужасным: «Кто-то или что-то очень не любит твой бизнес, Мики, и готово пойти на крайние меры, чтобы вывести тебя и всех в этом производстве из игры».
Дома Михаэль был в полной безопасности. Защита включена, территория под охраной. В системе не было людей, а потому и предателей, управляющий искусственный интеллект недавно прошел апгрейд. Когда Монтэ уходил, в коридор выпустили мух-убийц — работники давно называли его дом «Особняком с привидениями», — которые были запрограммированы произвести смертельную инъекцию любому, кто не совпадал с конфигурацией передвижений Монтэ. Он был защищен так, как вообще может быть защищен человек.
Ремейкер сел на кровать-пузырь психоделической расцветки и посмотрел на тигровые полосы картины Мондриана.[24] Та пошевелилась во сне. Он позволил приятному теплу химии просочиться в тело и успокоить его. Дыхание полотна неожиданно стало прерывистым. Оно умерло, цвета померкли до серого, а желе свернулось под стеклом. Такое уже происходило и прежде. Ошибка в системе обогрева. Не о чем беспокоиться, нашептывал наркотик в крови. А глубоко внутри неодурманенная часть сознания зашлась криком.
Монтэ поплыл обратно в комнату с мольбертом. Когда он проходил мимо сенсоров, те зарегистрировали его температуру тела. На потолке зажглись лампы, потом погасли. Впереди была темнота, позади, но он всегда находился под светом. В безопасности, озаренный лучами.
Во мраке заблестели чьи-то темные глаза.
Михаэль услышал шорох и повернулся. Ничего не увидел, но краем глаза словно зафиксировал образ. Высокий мужчина в тяжелом плаще.
Он один в доме. Трехмерный план на стене служил тому доказательством. Монтэ отображался на нем оранжевой точкой, мигающей в коридоре. Других теплых тел в доме не было.
Ремейкер слишком поздно пришел в рабочую комнату. Спазм уже исчез в правом углу экрана. Осталась только черно-белая картинка. Монтэ встал над мольбертом, следя, как камера скользит по пустому склепу. С гробов упали крышки, а всякая ползучая гадость — огромные пауки, крысы, броненосец — разбежались по углам. Жены Дракулы в длинных белых одеждах печально ждали, бесконечно терпеливые, возвращения своего повелителя.
Действие наркотика достигло пика. Успокаивающая основа пилюли растворилась, впуская в организм потенциально опасную дозу, и рвотная сердцевина распространилась по кишкам. Если Монтэ захотел бы еще порцию, ему для начала пришлось бы воспользоваться туалетом. Спокойствие испарилось без следа. Пультом управления завладел страх, по позвоночнику пробежались ледяные пальцы. Надо очистить желудок.
В ванной на всех стенах висели зеркала, и она производила роскошное впечатление коврами, бирюзой и алым шелком. Дизайн скопировали с постановки Сесиля ДеМилля 1920-х годов, которую Монтэ отверг как совершенно устаревшую для полноценного ремейкера. Украшенные драгоценными камнями краны сияли на фоне зеленовато-известкового, с прожилками мрамора джакузи. Именно это помещение, гораздо больше чем строгая спальня, воплощало фантазии и успехи художника.
Монтэ согнулся над красно-рыжим унитазом, выполненным в форме рога тритона, и его вырвало. Захлопнул крышку в форме раковины устрицы и сел на нее. Рвотное производило успокаивающий побочный эффект. Чувствовал он себя плохо, но после очистки стало лучше. Ремейкер умыл лицо в раковине, выполненной в форме купели Солсберийского собора, только горчичного цвета.
Позади него бесшумно открылась дверь.
Монтэ внимательно изучил свое лицо в зеркале. Похоже, кожа может быть дряблой и изможденной одновременно. Он оскалил зубы. Покрыты желтым налетом. А потом тварь напала на него. Ремейкер увидел руку, схватившую его за челюсть, почувствовал вторую, потянувшую за волосы, но в зеркале ничего не отразилось. Михаэля крепко держала пустота. Его словно сковали стальными полосами. Опустив взгляд вниз, он заметил темный рукав смокинга и черные складки плаща; но в зеркале (на экране?) Монтэ боролся с самим собой. С него сорвали кружевной воротник. Холодные губы присосались к горлу, ледяные зубы пронзили кожу…