В тот вечер в доме Шалдина со мной почти не разговаривали, и, обращаясь ко мне, члены семьи не смотрели мне в глаза. Брат Ларисы, который якобы был в меня влюблен, буквально бросился в свою комнату, когда я встретила его на лестнице.
В ту ночь я долго не могла уснуть. Когда наконец я закрыла глаза, мне снились яркие сны. Ушедший под землю дом снова поднялся на поверхность, и я ходила по обшитым досками коридорам. Двери передо мной раскрывались и захлопывались у меня за спиной.
Бродя по дому, я услышала, как кто-то тихо зовет меня по имени. Я пошла на голос, подождала, пока передо мной откроется дверь, и оказалась в маленькой комнате с темно-красными обоями и белыми тюлевыми занавесками.
Посредине комнаты стояла женщина. Сначала я решила, что ей уже за восемьдесят, но, как ни странно, на ней была одежда, похожая на мою, одежда молодой женщины. Занавески у нее за спиной трепетали.
— Не поддавайся ему, — произнесла она. — Он сожрет твою жизнь, чтобы продлить свою. Посмотри на меня. — Она развернулась ко мне, и я заметила, что блузка у нее на груди блестит от какой-то темной жидкости и, казалось, скрывает некую дыру. Возможно, она сказала бы больше, но занавеска ожила и свернулась, как змея. Она обвилась вокруг шеи женщины и сбила ее с ног. Я шагнула к ней, но она взмахом руки велела мне оставаться на месте. Затем занавеска дернулась, и женщина, разбив стекло, вылетела наружу. Лучи темного света, словно дьявольская противоположность свету солнца, залили комнату. Пол треснул у меня под ногами, и я провалилась в какую-то яму.
Я очнулась в своей комнате в доме Шалдиных. Простыни взмокли, и я, отбросив их, села на постели. Сердце мое бешено колотилось, я вся дрожала. Я зажгла лампу, откинулась на подушки и принялась размышлять об этом сне. Эта женщина — я догадалась, что она была учительницей, моей предшественницей. Что он сделал с ней, как получилось, что она так постарела? Мне на ум пришла бабка Акакия. А что если она тоже не старше меня? Чем больше я размышляла обо всем этом, тем более бессмысленным мне это казалось. Я напомнила себе, что это всего лишь сон, в котором собраны наиболее странные вещи, с которыми я столкнулась в этой деревне, но никак не реальность. Я почувствовала себя очень глупо, снова укрылась одеялом и попыталась заснуть, оставив лампу гореть. В ту ночь мне больше ничего не снилось.
На следующий день Акакий не пришел в школу, и кто-то из детей сказал мне, что он слишком слаб и остался дома. Утро прошло без происшествий. Днем, возвращаясь домой, я встретила Трифона. Он спросил меня, как мне понравилась новая работа, и я ответила, что все в порядке, но что дети сильно отстали, потому что прежняя учительница работала плохо.
— Она была слабее вас, — заявил он, — но мы не должны судить ее слишком строго, верно?
Казалось, он прочел мои мысли или видел тот же сон, что и я. Я согласилась. Он продолжал:
— Она забыла о том, что не все дети нуждаются в пристальном внимании, и о том, что кто-то способен к учению, а кто-то нет. Есть дети, которые не хотят, чтобы им помогали. Хотя они всего лишь дети. Я думаю, вы понимаете это и не станете навлекать на себя неприятности.
Он попрощался со мной и отправился дальше. После этого разговора я пришла в уныние, потому что надеялась, что Трифон ответит на те вопросы, на которые не хотели отвечать остальные. Теперь я почувствовала себя поистине одинокой и затерянной в тысяче миль от знакомого мне мира. Я пошла домой, закрылась в своей комнате и разрыдалась. Если кто-то и слышал мой плач, никто не пришел узнать, в чем дело. В конце концов я, утомленная слезами, уснула.
Мне снился сон, такой же живой и яркий, как в прошлую ночь. Сначала я не поняла, что это сон, потому что я по-прежнему лежала в своей комнате. Но затем я заметила, что на улице полная темнота. Занавески были отдернуты, на миг я увидела звезды, затем их скрыла какая-то тень. Я встала, зажгла лампу и поднесла ее к окну. В стекле я увидела свое отражение, но за ним заметила мальчика, Акакия, и лицо его было еще более отталкивающим, чем обычно, еще более морщинистым и злобным.
— Впусти меня, — сказал он, — ты должна мне помочь.
Я, держа лампу, отступила, взмахом руки давая ему знак войти. Он скользнул через подоконник, за которым клубился туман, и скрючился с гримасой боли на лице. Я поставила лампу у кровати, чтобы помочь ему подняться, вспомнив, что он был слишком слаб, чтобы прийти в школу, но он велел:
— Ложись в постель.
Я, к своему удивлению, повиновалась. Он подошел к изножью кровати и начал рыться в разбросанной одежде, лежавшей там со вчерашнего дня, среди которой была и моя ночная сорочка. Каждый предмет он подносил к носу и нюхал, как собака. Затем бросал и брал следующий, пока не испачкал все. Все это время он не сводил с меня взгляда блестящих глаз. Наконец он подошел ко мне и встал рядом. Искалеченная рука, которую он прижимал к телу, оказалась над моим лицом. Пальцы заканчивались длинными, острыми когтями. Другой рукой он развязал бант у меня на шее, схватил блузку и разорвал ее, открыв мою грудь. Он медленно разогнул руку и выставил когти. Рука оказалась вполне здоровой. Он опускал ее не спеша, наслаждаясь. В его жестоких глазах сверкнуло предчувствие экстаза — с тех пор я видела его у многих своих клиентов. Затем рука исчезла из моего поля зрения, и я ждала, не дыша, ни о чем не думая. Ждала. А потом когти вонзились в мою плоть. Я словно одеревенела, почувствовав, как будто мне в сердце вонзили кусок льда. Спина моя изогнулась, и я подумала, что сейчас сломается позвоночник, но я не могла пошевелиться, чтобы защититься от кошмарного вампира. Он вздохнул, и я почувствовала, как его пальцы подбираются к моему сердцу. Эта боль — я не могу объяснить, но в ней была какая-то сладость, страдание смешивалось с почти невыносимым наслаждением. Я закричала, пытаясь вырваться из лап Акакия. Он рассмеялся — но не как ребенок, а как сам дьявол. Выпрямился. Глаза его увеличивались, приближались, заслонили все остальное.
Я проснулась, вечернее солнце ослепило меня — оно светило в окно, опустившись низко над горизонтом. Я встала, но от охватившего меня головокружения покачнулась и вынуждена была перевести дыхание. Эти кошмары, подумала я, совершенно лишили меня сил. Я подошла к умывальнику, чтобы освежиться, и увидела свое отражение в зеркале. На груди у меня виднелось кольцо из пяти крошечных белых шрамов, окруженных синяками. Синяки скоро исчезли, но, если я зажгу лампу, ты увидишь шрамы. Заметив их, я разрыдалась. В эту минуту жена Шалдина позвала всех ужинать. Я не знала, что мне делать. Рассказать им? В этом не было смысла — они не проявляли сочувствия ко мне прежде, не проявят и теперь. А может быть, даже выгонят из дома. Я вытерла слезы, умылась, застегнула и пригладила блузку.
За ужином я молчала, что, казалось, устраивало всех. Я что-то ела, не понимая, что именно. Окружающие бросали на меня взгляды исподтишка. Дети, казалось, жалели меня, но в глазах родителей я заметила страх. Извинившись, я ушла в свою комнату.
Оказавшись у своей двери, я услышала в коридоре голос Шалдина:
— Я говорил Трифону, что не хочу навлекать на нас это. Пусть она отправляется в другой дом, пусть из-за нее страдает другая семья.
Я превратилась из гостьи во врага, в чужака. Этот человек винил во всем меня, хотя определенно знал о способностях Акакия. Почему он ничего мне не сказал? Я прокляла его за трусость и хлопнула дверью, чтобы он понял, что я все слышала.
Я подошла к окну, закрыла ставни и задернула занавески. В комнате стало душно. Я надеялась, что из-за духоты не смогу заснуть, но, напротив, она усыпила меня. Никто не входил в комнату, и сны не тревожили меня.
Наутро я отправилась искать Трифона. Он сидел в лавке, где продавали сладости и чай. Когда я пришла, он, сидя спиной ко мне, разговаривал с какими-то людьми. Я ждала, сидя неподалеку. Люди, сидевшие с Трифоном, почувствовали себя неловко, поднялись и вышли. Он, не поворачиваясь, махнул мне рукой, чтобы я подошла. Я села, он взял пустую чашку и налил мне чаю.
— В чем дело? — спросил он.
— Я хочу узнать обо всем, о чем вы не рассказали мне вчера.
Он поджал губы, смахнул с усов крошки.