Педикюрша вспомнила о вялой улыбке и снова натянула уголки губ:
– Нет, нет…все прекрасно! Что будем сегодня делать? Вы говорили, требуется что-то необычное?
– Наташенька, я улетаю на отдых и хочется, конечно, чего-то экзотического, но аккуратного – улыбнулась Марина.
– Так, сейчас, сейчас… могу предложить, например, «Золотой френч», художественная роспись и закончим массажем. Выберите по каталогу, а я пока разложусь, – ответила Наташа, выкладывая содержимое из сумки.
Неспешно пролистав каталог, хозяйка выбрала пейзаж с небольшим домиком и пальмами на фоне моря, и приступили к работе.
Остановившись на зеленой листве рисунка, рука вздрогнула от шороха ковра за спиной. Вошла прислуга и включила музыку на проигрывателе. Хозяйка вытянулась в кресле и закрыла глаза.
Мысли у Наташки не унимались:
«И как ее угораздило замуж выйти за такого! Чем остальные хуже? Я, например?! Да, ничем! Сидела бы сейчас в этом кресле, а она мне пальмы рисовала… эх-х, и отчего в мире такая несправедливость?!»
Хозяйка открыла глаза от громкого вздоха Наташи.
– Не спорьте даже! Расскажите, у вас неприятности? Может, быть я чем-то смогу помочь? Ну, не бойтесь вы. Если что, мы Сережу подключим, он не откажет… Что с вами Наташенька? – вопросительно посмотрела на педикюршу хозяйка дома.
«Чем ты мне сможешь помочь лахудра расфуфыренная?! Ну… давай, поменяемся местами! Что на это твой Сереженька скажет, небось, охранников за мной вдогонку спустит своих…» – подумала Наташа, но ответила:
– Мариночка, все отлично! Сейчас приступим к массажу, я уже на финише. А вот и дождь заканчивается! – поглядела за окно и застыла. В гостевом домике напротив, открылась дверь и показался тот самый черный козел. Животное уставилось прямиком на Наташку и быстро зашевелило губами. Затем рогатый питомец тряхнул головой, взбрыкивая, спрыгнул со ступенек и потянул за собой садовника в сторону полянки, по мокрому газону.
Наташа ощутила в груди неимоверную тяжесть, странные мысли словно опускались на дно сердца одно за другим. Вот, глаза в глаза пронзил осуждающий взгляд соседки по площадке, что стояла у могилы матери, когда ее хоронили. Вот уходит Ашот, с морщинистым прищуром и мерзкой улыбкой под усами, нагло оглядывается на Наташку, а она лежит с подтеками туши и синяками на ногах, неестественно распластанная, на серозном постельном белье…
– Наташа! Наташенька… вам срочно нужна передышка! Давайте-ка, продолжим в другой день, я попрошу водителя, вас отвезут домой. В следующий раз сделаем, что задумали. Собирайтесь и отдохните, выспитесь. На вас лица нет! – хозяйка встала и озабоченно принялась звонить по телефону.
Наташа пришла в чувство лишь от плавного толчка, сидя уже в сухом и теплом автомобиле. Свинцовое облако, вытягивающее из души воспоминания, ушло и сделалось легче. Машина остановилась у подъезда и девушка, передвигая ватными ногами, поволокла сумку за собой, совсем забыв закрыть дверь машины.
На кухонном столе все еще валялась пустая солонка, которую в момент сердечного приступа опрокинула мать. Все эти месяцы Наташка словно боялась поставить ее на место и наполнить содержимым, не решилась и в этот раз. Дойти до кровати не удалось, в комнате резко потемнело, а стены закружились, приглашая на танец покосившийся сервант с треснувшим стеклом и вертящуюся люстру, с мошками в плафонах.
Очнулась в комнате, в потертом тряпичном кресле. На стене, как всегда, мерцали желтые тени, отражаясь от светофора за окном. Мысли шевелились, пытаясь разобраться:
«Еще ночь… когда я уснула… что идет не так? И почему так мерзко?»
Взглянула на часы. Стрелка подергивалась, пытаясь сдвинуться с места, но, видимо, ей тоже не хватало той энергии, что помогает жить. Несколько попыток, и она окончательно обессилела, замерев на отметке 2:57.
Желтые тени вспыхивали раз за разом на выцветших обоях, создавая диковинные рисунки, затем снова исчезали на мгновения. Подняла руку и глядя на тень от пальцев, прошептала:
– Во-от я есть, а во-от меня нет… я есть, меня нет… есть, нет…
«Может зря я это затеяла… с бизнесом, местью… Меня ведь за дело уволили… или нет? Разве я не имею права на лучшую жизнь? Ну и что, если в грязи вываляюсь, зато будет, по-моему. Да! Все правильно, нужно прогрызать путь, а от распущенных нюнь лучше не станет, да и кому я нужна».
Закрыла глаза, слезы покатились, не спрашивая разрешения.
«Ненавижу этих матрешек, милашек с ровными носами, богатых мамаш, содержанок и ногти их проклятые терпеть не могу. Никто не хочет понять, да и не смогут – как тяжело одной, сколько сил нужно, если нет ни денег, ни любви. Не смогут они спуститься из своих вилл и коттеджей, в эту безнадегу и нюхнуть жизни. Мать только и делала, что за волосы хватала, чуть что. Да ремнем по спине».