Сыщик вздохнул и, кивнув, заказал третью рюмку. Я же отказался от предложения буфетчика налить снова.
— Повар сказал что-то интересное? — спросил я.
Архипов пожал плечами:
— Ну, сейчас пока рано делать выводы. На первый взгляд он совершенно ни при чем. Но так бывает: первоначальные данные — как кусочки мозаики, их еще надо сложить. Не знаю, может, все его показания — в корзину. А может, там есть действительно что-то важное. Мы же только в начале расследования, надо набрать материала, сопоставить, проанализировать, нарисовать схемы. Как правило, работа чисто механическая, конечно.
— Он был знаком с жертвой?
— Знаком? О да! И это не странно — Тестов часто присылает в Купеческий клуб своих поваров, вы знаете? — сказал Архипов.
— Ну…
— Там же культ еды! А значит, все повара известны. Их обсуждают, вызывают к столу, говорят с ними. Конечно, он был знаком. Не близко, но так…
— Никаких ссор или обид у повара с этим купцом не было?
— Нет.
— Мог он накапать морфин на рыбу?
— Почему на рыбу? — удивился Архипов.
— Но ведь последнее, что ел Столяров, была рыба? — сказал я.
— Ну и что? Нет, отрава была в настойке, которую Столяров пил. Знаете, такая — на грецких орехах с медом.
— Да.
— Ну, в общем, в ней, — сказал Архипов, расстегивая пальто. Он указал на лавку вдоль стены: — Сядем?
Мы сели на лавку.
— Вы ведь опросили официантов? Может, они могли видеть, как морфин попал в настойку?
— В тот графин? — уточнил Архипов. — Конечно. Как только приехали, опросили всех — и официантов, и тех, кто присутствовал из посетителей. И потом еще раз всех официантов. Никто ничего не заметил — графин с настойкой стоял на столе с напитками — туда мог подойти кто угодно.
— Понятно, — пробормотал я разочарованно.
— Странно это, — сказал Архипов, прислоняясь затылком к стене. — Вы знаете, Гиляровский, что яд, как правило, оружие женщины?
— Да, где-то читал об этом.
— Ну, положим, это слишком общо. Женщины травят мужей, травят соперниц, травят родителей, сами себя. Но, как правило, выбор ядов у них невелик. Крысиный яд, сера со спичек, кислота… Господи, что они только не используют! И в основном из-за собственной глупости. Прочитают в романе, как героиня от несчастной любви отравилась мышьяком… В романе подробности опускают, поскольку авторы либо их и не знают, либо не хотят шокировать читательниц описанием агонии. Вы когда-нибудь видели, Гиляровский, как человек умирает от отравления мышьяком?
— Нет, слава богу, — ответил я. — Хотя и повидал за свою жизнь немало смертей. Я ведь на Ходынке был во время раздачи сувениров, когда Николай Александрович приезжал в Москву после коронации. Там увидел, как люди в давке десятками, сотнями гибнут. Страшно!
— Знаю, читал вашу корреспонденцию, — ответил Архипов. — И там не сотни, а тысячи были, ну да дело прошлое. В общем, от мышьяка смерть нехорошая, долгая и мучительная. А уж от остальных чисто женских способов… Да и черт с ними. Главное, что — морфин. Это вовсе не женский яд.
Я вспомнил то, что доктор Зиновьев говорил мне про высокую очистку морфина, извлеченного из желудка купца Столярова.
— А не было ли среди присутствующих ученых-химиков? Или аптекарей?
Архипов оторвал затылок от стены и грозно на меня посмотрел:
— Владимир Алексеевич! Владимир Алексеевич! Это что такое?
— Или травников… — уже тихо закончил я.
— Кого?!
— Колдунов… — пробормотал я.
— Вы это кончайте! — потребовал Архипов. — Я же вижу, куда вы клоните! Хотите снова влезть в мое расследование?
Я честно кивнул.
— Зачем? — удивился такой прямоте сыщик.
— Готовлю материал для газеты.
— О господи! — простонал Захар Борисович. — Час от часу не легче. Я еще понимаю — раньше, когда вы совершенно непрофессионально пытались расследовать преступления, чтобы помочь своим друзьям! Вы хотя бы делали это по их просьбе, обещая ничего не писать. И это примиряло меня с вашими неуклюжими попытками. А теперь вы заявляете, Владимир Алексеевич, что будете писать в газету!
— Буду, — твердо сказал я. — Уже договорился с издателем. И зря вы, Захар Борисович, про неуклюжие попытки-то! Забыли про дело в цирке Саламонского?
— Нет, не забыл, — улыбнулся Архипов. — Ладно, вас все равно теперь уже не остановить. Тогда договоримся, как прежде: я помогаю вам, а вы — мне. Но когда дело дойдет до ареста, вы, Владимир Алексеевич, уступаете место мне. Я про цирк Саламонского помню. Но и вы вспомните про историю с Ламановой. Если бы не моя помощь, лежать вам сейчас на Новодевичьем!