— Знаете что, дня через два. А?
Вы под руку выводите его на лестничную площадку. Он не умолкает и тоже берет вас под руку. Вы отрываете от себя его пятерню с улыбкой, но достаточно жестко.
На улице какой-то мужчина пристает с вопросом «как пройти?..». Черт его знает! Тем более что к остановке подходит автобус. Старушенция в старомодном пальто мешается под ногами. Второгодник с портфелем норовит пересечь дорогу. Как все они несообразительны и неуклюжи!
Ловко лавируя среди этих и подобных им препятствий, вы бежите и успеваете.
Максималистов и Постепеннов
Так случилось, что Максималистов и Постепеннов одновременно окончили школу и поступили в институт. Может быть, разность их характеров проявлялась и раньше, в далеком детстве, но тогда не была особенно заметна… А тут стала прямо-таки выпирать. Оба влюбились в одинаково легкомысленных девушек. Когда Максималистов узнал, что его пассия пошла в кино с другим, он жестко порвал с ней, наговорил кучу резкостей и, гордо вскинув голову, вычеркнул неверную из своей жизни. Та звонила, умоляла простить. Он был непреклонен.
А Постепеннов женился-таки на своей легкомысленной свиристелке — что было делать, полюбил. Ревновал, страдал, стискивал зубы, даже начал выпивать с горя, но при этом, как в студенческие времена, что бы ни случалось, дарил ей цветы и конфеты. В конце концов она родила ему двойню и угомонилась, сладкое ей разонравилось.
Оба наших знакомых получили распределение в одно и то же учреждение. Они были молоды, энергичны, сразу обнаружили в работе своей конторы, как они небрежно ее называли, ряд недостатков, но повели себя по-разному. Максималистов хлестко выступил на собрании. Его заметили и выдвинули на ответственную должность. Постепеннов же больше молчал, его посчитали безынициативной рохлей, к тому же и в науке не сильно петрящей, и пустили по хозяйственной части.
Вскоре после того, как Максималистов перебрался в начальственный кабинет, к нему пришел человек с просьбой подписать бумагу. Человек торопился, но Максималистов усадил его перед собой, спросил имя и фамилию, сообщил, что давно хотел ближе познакомиться, и стал расспрашивать, как тому работается, что читается в последнее время и т. д. Максималистов искренне полагал, что так должен вести себя заботливый начальник. Зато, когда тот же подчиненный пришел поделиться трудностями с покупкой горных лыж, Максималистов слушать его не стал, потому что, во-первых, свой долг заботливости уже выполнил, а во-вторых, болтать в рабочее время о пустяках не считал возможным.
Постепеннов же, хоть и был от природы медлителен, всегда успевал вовремя узнать о приближающемся юбилее вахтера, не забывал поинтересоваться отметками молоденькой машинистки, причем не просто любопытствовал, а еще и помогал первому и второй. Вахтеру — поставить новый зубной мост у знакомого дантиста, машинистке — в экзаменационной комиссии, благо, там оказались его приятели…
Не то чтоб Максималистов совсем не помогал подчиненным, но считал, что они прежде всего должны работать, любить работу, думать о ней, а уж потом о родственниках и неслужебных делах. Он и сам был такой, одержимый, мама допроситься не могла, чтоб звонил ей среди дня — справиться о здоровье. В рабочее время? Как можно, он минуты не желал тратить на личные хлопоты.
Можете вообразить жизнь его подчиненных. И мамы. И не только подчиненных и мамы. Так совпало, что еще с институтской поры приятели работали над одной научной темой, которая оказалась близка их теперешнему директору. Директор им честно и без околичностей об этом сказал.
— Я не подам ему руки, — раскипятился Максималистов. — Как он мог такое предложить!
И перестал с директором здороваться.
А Постепеннов рассудил: делаем общее дело, кроме того, от благополучия шефа зависит благополучие каждого, кто под ним. Придет новый человек, и еще неизвестно, какие темы будут ему близки и какие порядки он установит… С директором он не только здоровался, но и сблизился, тот стал научным руководителем его диссертации, над которой они вместе творчески и с огоньком поработали.
Сказать, что между бывшими однокашниками возникали стычки, — значит сильно преуменьшить накал их споров. Но и в этом они оставались верны себе. Постепеннов больше отшучивался и в бутылку не лез. А Максималистов постоянно кипятился, горячился, наскакивал. И не на одного Постепеннова. Причем был прав по существу: нельзя гонять служебный транспорт в личных целях, нельзя устраивать свои делишки при помощи служебного кресла. И все это не хуже него понимали. И соглашались. И чуть не выгнали его по сокращению штатов, потому что он столько сил и времени тратил на разоблачение антиобщественных явлений, что собственно для работы и выполнения своих планов и обязательств у него ни первого, ни второго не оставалось. Он издергался, нервничал, спешил, скандалил из-за очередей в магазинах, из-за скверного обслуживания в химчистках, дошло до того, что стал требовать уважения в общественном транспорте. Его не любили все и всюду, он ходил запущенный и взъерошенный — ведь так и не женился — под уничижительными взглядами, которыми все его провожали. В итоге устроили так, что Максималистов не вылезал из командировок и практически лишился возможности участвовать в жизни коллектива.