— Есть хрипы, — констатировал он.
Она осторожно вынула у меня градусник.
— Тридцать семь и одна…
Я почувствовал, что краснею. Меня могли посчитать симулянтом. Хорошо, еще начинало темнеть, и мое смущение было не так заметно.
— Мы имеем дело со скачущей температурой, — озабоченно сказала она.
— Это очень опасно, — горячо поддержал ее он.
— Катар, — неуверенно сказала она.
— Грипп, — кивнул он. — Вы прекрасный специалист.
Он решительно шагнул к телефону.
— Але, диспетчерская? Я должен задержаться. Случай очень серьезный.
Я испуганно приподнялся на кровати.
— Не волнуйтесь, — успокоил он меня, — иначе мне пришлось бы уйти. А я, — тут он протяжно посмотрел на нее, — я хочу побыть здесь, возле вас.
Она ответила ему благодарным взглядом и тоже сняла трубку.
— Вы слушаете?.. Я не могу оставить больного. Он совсем один. Пришлите людей сделать кардиограмму. Я их подожду.
— А вы пока попытайтесь уснуть, — шепнул он мне.
Она зажгла свечи и вскипятила чай. Он достал из холодильника торт. Позвякивая ложечками в чашках, они тихо переговаривались. Изредка до меня долетали фразы, проникнутые трогательной заботой обо мне:
— Жены нет…
— Как бьется сердце…
— Да, однокомнатная…
Я чувствовал себя легко и спокойно. Я знал, что нахожусь вне опасности, пока эти замечательные люди здесь, рядом. Очень хотелось задремать, но я сдерживался — должны были приехать специалисты-кардиологи.
Конкурс
Когда я и Витька поступали в институт, только и разговоров было: конкурс аттестатов, конкурс документов… Потом, когда экзамены сдали, разговоры начались: этот прошел по конкурсу, этот не прошел по конкурсу. Проходной балл — 19, а у меня и Витьки — всего по 18. Непонятно: прошли мы или нет?
Я говорю отцу: узнай что-нибудь. А он занят страшно был, позвонил Витькиному отцу. Они старые друзья. Витькин отец сказал:
— Я уже говорил с Эрцгерцеговым (это председатель институтской приемной комиссии, тоже их друг). Наши дети претендуют на одно вакантное место.
— Понятно, — сказал мой отец. — Я, конечно, могу кое-кому позвонить. Наверняка найдутся люди, которые замолвят за моего Петьку словечко. Но, думаю, и ты тоже можешь кому-нибудь позвонить. А ведь мы люди занятые, у меня сейчас работы по горло. Не лучше ли встретиться вечерком, за чаем, не тратя времени на эти телефонные звонки! Устроим, так сказать, конкурс на дому.
Значит, и здесь конкурс. Свой, родительский.
Вечером пришел Эрцгерцегов (кстати, его сын поступал вместе с нами, набрал 20 баллов и уже был зачислен на первый курс). Чуть позже Витькин отец прибыл. Сели они за чай — решать, кто, я или Витька, достоин учебы в институте.
Отец сказал, чтобы я шел заниматься. Я вышел из комнаты и, прижав ухо к замочной скважине, стал слушать разговор взрослых. Уж очень интересно было узнать, что за конкурс они будут проводить.
Поначалу беседа шла о погоде, о футболе, о растворимом кофе. Словно и не было у них никакой особой причины для встречи. Так, сидят старые друзья и болтают о всякой чепухе. Однако мало-помалу перешли к главному вопросу.
— Хочу вам сразу сообщить, — сказал Эрцгерцегов, — шансы и у Вити, и у Пети равны.
Вот тут-то и начался конкурс.
— В приемной комиссии есть такой Граммушкин, — начал было Витькин отец, но мой не дал ему закончить:
— Я близко знаком с Полупудневым.
Витькин отец молчал. Видно, думал, прикидывал.
— Еще я позвоню Пудалову, — продолжал мой отец.
— Он сейчас в Париже, на сессии, — возразил Витькин отец.
— Ты думаешь, я не смогу туда дозвониться? — сказал мой отец. — Я просто экономлю наше время.
— Ладно, — сказал Витькин отец, — тогда я свяжусь с Пудищевым.
— Принимаю, — сказал отец. — А что насчет Двухпудова?
— Я поговорю с Мишей Центнером, — развязно объявил Витькин отец.
— А я с Тонной Марковной, — с достоинством отпарировал мой.
Помолчали. Было слышно, как тяжело дышит Эрцгерцегов.
— А если Пуговицын? — сказал Витькин отец.
— Костюмов, — ответил мой.
Тут раздался грохот и сдавленный хрип Эрцгерцегова. Я осторожно заглянул в комнату: мой и Витькин отцы склонились над свалившимся со стула председателем приемной комиссии.
Когда врачи неотложки выносили Эрцгерцегова из комнаты, он благодарно посмотрел на друзей и сказал:
— Спасибо, что вы никому не звонили. Если бы кто-нибудь из этих людей позвонил мне, у меня бы сердце не выдержало.
— Но ведь место одно! — в один голос крикнули отцы.